Он вошел, никем не замеченный. Выждал мгновение, когда лучи солнца воспламенили крылья орла, и вошел. Сердце его отчаянно билось, ноги подкашивались, взгляд впился в зрачки хищника, который выдавал свою ярость тем, что терзал когтями сухую кору дерева. Орел расправил крылья, закрыв ими все небо над вольером, а у перепуганного мальчугана уже не было сил убежать. Голова хищника дернулась вниз по косой, как наконечник копья, целясь в тщедушное существо у подножия мертвого дуба. Шея орла покраснела, как железный прут, раскаленный в огне, точно кровь готова была брызнуть из вспыхнувших огнем глаз кондора.
Жертва принадлежала ему.
Наконец-то, после стольких восходов и заходов солнца, — он не помнил, сколько их было, — он заполучил в когти одного из племени тех, что там, далеко в Андийских Кордильерах, воспользовавшись неискушенностью его молодости, заманили в ловушку, связали и продали чужеземцам. Дитя человеческое замерло у подножия дерева. Его пригвоздил к стволу огненный взор орлиных глаз, и, во власти страха, он медленно присел на корточки, готовый втиснуться в землю, покрытую пометом и пятнами крови. Они долго глядели друг на друга, орел скачками спускался вниз по черным веткам, которые скрипели, как сухие костяшки, а замерший ребенок не отводил от орла глаз с отчаянным упорством укротителя, — и орел стал успокаиваться, огонь сверкающих глаз потускнел, огромные крылья перестали угрожающе вздрагивать, словно птица решила оставить в живых свою жертву до другой трапезы.
Раньше мальчик не осмеливался приблизиться к плешивому орлу, потому что видел однажды, как тот разорвал в клочки неосторожную белку, не нашедшую для своих проказ другого места, кроме этого сухого дуба. Он мигом растерзал ее, но не затем, чтобы съесть, а из мстительной зависти к той свободе, которой пользовался этот глупый, игривый зверек. Но потом мальчику показалось, что старый королевский кондор плачет. И ему стало жаль его, гордого, могучего и такого одинокого, покинутого всеми, жаль его суровой и неумолимой судьбы. Слишком уж боялись орла сторожа, обходили стороной или держались на почтительном расстоянии от клетки, грозя ему, а иногда даже били крючьями, на которых подавали ему пищу. Даже отец мальчика опасался орла. Было что-то особое в поведении этого хищника, что-то такое, чего не сумели сберечь в себе остальные звери в зоопарке, и его внушало почтение к нему. Пожалуй, это была гордость, непреклонность, невозможность унизить его голодом и смягчить лютую ненависть к тем, кто поймал его и запер в клетку.
Ребенок проник в запретное царство кондора, не думая о том, что может не выйти из него живым. Хищник издал пронзительный крик, похожий и на вопрос, и на предостережение, и на сигнал к атаке. В зоопарке сразу воцарилась тишина, словно все животные внезапно почуяли над собой крыло смерти. Солнце клонилось за железные прутья громадных клеток в глубине парка, и вечерние тени медленно пересекали этот уголок искусственных джунглей. В зеленых зарослях раздался резкий крик павлина, и ему тут же откликнулся громкий всплеск, словно тяжелое, грузное тело рухнуло в бассейн, полный воды. Дятел, который изредка позволял себе выклевывать червяков из дуба, где восседал орел, опустился на верхнюю сетку и с любопытством следил за тем, что должно было произойти. Мальчик дрожал, не в силах отвести глаза от гипнотизирующего орлиного взора, в котором тускло горели страстное желание и недоумение, предвкушение давно ожидаемой расплаты и ненависть.
Но в то же время за всем этим сквозил еще и отблеск страха, он-то, наверное, и заставлял крылатого хищника медлить, оттягивать свой бросок.
Дикие звери, инстинктивно насторожившись, ждали атаки орла. А дитя человеческое медленно встало на ноги. Безоружное, беззащитное, с влажными от пота висками, на которых, как и на тоненькой шейке, от судорожных ударов сердца бились голубые жилки. По ним текла горячая кровь, плешивый орел прекрасно это знал, нужно было только камнем броситься вниз и глубоко вонзить острие кривого клюва. Но он был сыт, все ему претило. Он часто видел этого мальчугана, который слонялся поблизости, и он ждал его. И если малец оказался здесь, то никуда он не денется.
— Меня зовут Филипп, — сказал орлу мальчик. — Ты могуч, у тебя крылья и острые когти. Все боятся тебя. А я вот не боюсь… Погоди, не прыгай! У тебя здесь грязно, вонь стоит, дуб совсем прогнил… Хочешь, чтоб тебя тоже звали Филиппом, как и меня? Я бы согласился, и я был бы рад иметь такие крылья, как у тебя. Я бы мог тогда летать!.. И полетел бы… Хочешь, я вычищу тебе вольер, прогоню дятла, он, я знаю, досаждает тебе, я замажу цементом трухлявый ствол твоего дуба, а ты научи меня летать, ладно?