Орел перестал скрести когтями сук и глядел на мальчика то одним, то другим глазом, как смотрят домашние птицы на червяка. Орел внимательно слушал, словно старался вникнуть в его слова. Миг оцепенения прошел. Обитатели зверинца опять задвигались. Невдалеке послышалось медвежье рычание, и чайки тут же отозвались гортанными криками. Вдали среди клеток раздался голос, по-домашнему зовущий, словно хозяйка сзывала кур: «Цып-цып… цып… цып!» Заржала зебра, крякнул дикий гусь, заревел ослик, запряженный в тележку с мясом. Служитель зоопарка торопил ослика, чтобы вовремя накормить хищников, а тот вдруг встал и заревел хрипло и пронзительно, как надтреснутый горн. И тут же Филипп услышал за своей спиной топот ног и увидел, как кондор встревоженно вскинулся.
Бегущий человек был вооружен длинным багром с кривым железным наконечником — оружие известное всем диким зверям, томящимся в зоопарке. Человек размахивал багром и кричал:
— Эй!.. Прочь!.. Лысый черт, стервятник, сдурел совсем! Получишь у меня!.. А ты выкатывайся оттуда, щенок проклятый, пока тебя не заклевала эта вонючая бестия!..
Топоча сапогами, он подбежал к сетке и замахнулся багром, как дубиной:
— Кыш, кыш!.. Прочь!..
И сплеча ударил багром по стальной сетке. И тогда, вздрогнув, как от электрического тока, орел метнулся с ветки и гневно впился когтями в решетку всего в двух вершках от лица оторопевшего сторожа. Тот не ждал ничего подобного и растерянно смотрел, как окровавленный клюв хищника в бессильной ярости кромсает стальную сеть. Потом, стараясь скрыть свой испуг, сторож еще раз стукнул плашмя по сетке багром. Орел издал дикий клекот и раскинул крылья, закрыв ими стену вольера, подняв облако пыли, пуха и перьев. Филипп, смекнув, что дело принимает совсем нежелательный оборот, тихонько улизнул из вольера. Гнев человека, который лупил багром по стальной сетке, показался ему бессмысленным, а бессилие орла — унизительным. И он со слезами встал между сторожем и вольером.
— Не мешай, я проломлю башку ему, стервятнику, вишь, кидается на меня, а кто его своими руками до отвала кормит? А ты, щенок, чего лезешь прямо в пасть этого змея? Зачем я тебя, паршивца, растил, зачем с тобой маялся? Чтоб эта дрянь сожрала тебя?
Отец Филиппа до того, как устроился в зоопарке, работал подметальщиком на трамвайной линии, человек он был малограмотный, приехал в Бухарест из Трансильвании и сводил концы с концами скорей благодаря своему простодушию и доброму нраву, чем рукам, которыми брался за любую, даже самую тяжелую работу. Сторожа зоопарка прозвали его «Цып-цып, кыш-кыш», потому что именно так он всегда обращался к своим подопечным. Он стал сторожем в зоопарке, расположенном в лесу на окраине города, благодаря необычному случаю, обнаружившему его призвание.
Однажды на цирковом представлении, куда отец Филиппа пошел посмотреть на клоунов и экзотических животных, была объявлена лотерея. Разыгрывался старый больной верблюд, облезлый, дрожащий и ни на что уже не годный. Его вывели на середину арены, карлики и акробаты издевались над ним, придумывая всевозможные забавные трюки. И вот единственный выигрыш выпал как раз на билет отца Филиппа, который смеялся до слез, стоя на галерке, и от всей души жалел несчастного верблюда. Розыгрыш верблюда в лотерее был задуман как цирковая шутка, ради потехи над счастливчиком-зрителем. Но отец Филиппа, узнав, что после спектакля этого короля пустыни, который всю свою жизнь провел на арене цирка, собираются усыпить, вдруг всерьез предъявил права и потребовал выигрыш. Циркачам ничего не оставалось делать, как вручить ему верблюда. Вот так и очутился он на улице с горбатым верблюдом на уздечке, растерянный и не знающий, как быть, владелец экзотического животного, больного и никому не нужного.
Он привел верблюда домой, поместил в деревянном сарае, накормил хлебом и теплым молоком. Верблюд жадно ел и пил, кашляя и чихая, как человек, и глядел на хозяина благодарными глазами больного, впавшего в детство старика, но, как оказалось, умирать он пока не собирался.
Через несколько недель верблюд набрался сил к удивлению своего нищего покровителя, которому животное не могло отплатить ничем, кроме номеров, заученных в цирке, что забавляло соседей. Когда зима кончилась, хозяин как-то ночью вывел верблюда за городскую окраину и оставил его там — пусть себе пасется на воле! А сам вскочил в последний трамвай и — поминай как звали! Но горбатый словно угадал его намерение и галопом пустился за ночным трамваем, хрипло фыркая и оглашая уснувшие кварталы громким топотом длинных ног… Тогда кто-то посоветовал подарить верблюда зоопарку. Так он и поступил. В трамвайном депо он стал всеобщим посмешищем из-за своего слепого счастья, вот и решил остаться в зоопарке среди диких животных и устроился сторожем. Здесь он прижился, завел семью и дом, женившись на старой деве, которая и подарила ему сына. Жена его умерла при родах, и он остался с тщедушным младенцем на руках. Он назвал его Филиппом и растил, как мог, с помощью ветеринарного врача, который приходил два раза в неделю осматривать зверей. Ребенок был тихий, сонливый, и, когда ему еще и двух лет не было, отец в шутку уложил его в сумку кенгуру, детеныш которой умер, и Филипп, вместо того чтоб испугаться, устроился поудобней и уснул. Позже ребенок привык покачиваться между горбов верблюда, сидеть на бесконечно длинной шее жирафа, кататься верхом на страусе, плавать вместе с бобрами и выдрами, играть с медвежатами…