Он рос, не так уж много зная о людном городе по ту сторону леса. Может, поэтому в дни, когда зоопарк ломился от посетителей, Филипп нервничал, проявлял странное недовольство, словно и он принадлежал к миру дикой природы. Со временем он хорошо изучил все повадки зверей в зоопарке. Тех, которые не подпускали его близко, он уважал, но не боялся. Не любил, однако, гиен, змей, волков и шакалов, враждебных и лукавых животных, он обходил их стороной, бормоча арделянские ругательства, услышанные от отца. С Пандидом, бенгальским тигром, он разговаривал на расстоянии, зато с двумя детенышами злой и вечно стонущей львицы Сиерры (единственный лев в зоопарке был застрелен по приказу начальства), ставшими его верными друзьями, он часто играл. Кроме Сиерры, Филипп сохранял почтительную дистанцию с зубром Ретезатом и Валатуком — гиппопотамом. Орангутанг Сократ, прозванный так ветеринаром, бывал с ним то тихим, то капризным, а многочисленное семейство Маргиолицы — обезьянки с острова Явы — просто считало Филиппа одним из своих, правда, голым и недоразвитым из-за своей близости к людям, от которых, кроме права свободно разгуливать среди клеток, он перенял отвратительный запах и привычку есть, пользуясь вилкой.
Со временем Филипп подружился и с плешивым кондором, а отец вынужден был смириться с этим, догадываясь, что между хищной птицей, внушавшей ему только страх, и тщедушным, кожа да кости, мальчонкой существует таинственная связь, с которой надо считаться. Орел так привык к Филиппу, что отказывался принимать пищу из других рук. Это выводило из себя Цып-цып, кыш-кыша. Втайне он ненавидел орла и, опасаясь какой-нибудь его злобной выходки, даже подумывал навесить на вольер замок, чтобы хищник не вздумал как-нибудь испробовать свой клюв на слабом темечке мальчика.
Но ему не удалось привести в исполнение свой план потому, что как раз в тот день, когда он решил раз и навсегда запереть орла от Филиппа, в зоопарке произошло неожиданное происшествие.
Отец собрался было под благовидным предлогом услать Филиппа, как вдруг какой-то бородач подошел к вольеру с орлом и спросил:
— Чем вы здесь занимаетесь?
Кыш-кыш заметил, что из-за спины бородача выглядывает мужчина помоложе с кинокамерой в руках.
— Чем надо, тем и занимаюсь, — уклончиво ответил он, искоса посматривая на того, с камерой.
— А точнее?
— Да я уж сказал. Смотрю за порядком, за зверями. А вам на что?
— Нам нужен этот орел.
Кыш-кыш по-пастушески оперся на багор и ответил, отшучиваясь, как человек, не привыкший вступать в разговоры с незнакомыми:
— Удивляюсь, в пищу он не годится, яиц не несет, это ж орел, а не курица, дом не сторожит и подавай ему только живое мясо. А если хотите из него чучело сделать, то придется повременить, он из долгожителей, его поймали лет сто назад, — врал Кыш-кыш, — и он еще поживет…
— Ладно. Ладно, — досадливо улыбнулся бородач. — Сколько он стоит?
— Кто?
— Орел.
— Может, вы не туда попали, уважаемый… Здесь не птичий рынок, и это вам не гусь… Гляньте, какие у него глаза — гром и молния! Да и как же так: сколько стоит?
— Цена, говорю, какая?
— Вы покупаете редкости?
— Покупаем.
— У меня есть верблюд. Если хотите, могу показать. Староват, правда, но для чучела сгодится…
— Верблюды есть на складе бутафории, нам не нужно, — вмешался в разговор оператор. — Он кинорежиссер, — продолжал он, кивнув на бородача. — Он делает фильмы — художественные, полнометражные, для широкого экрана, знаешь, сударь, с чем это едят?