Отцу Филиппа понравилось, что его назвали «сударь», и он восторженно ответил:
— Я четыре раза смотрел «Хатари»!.. Это он делал?
— Ну, хватит! — прервал их бородач. — Скажи лучше, с кем надо поговорить?
— О чем это?
— Об орле.
— Он не продается.
— Мы возьмем его напрокат. На один день, пока снимем нужный эпизод, а потом вернем его вам.
— А если улетит?
— Не улетит, мы его привяжем.
— Чем?
— Нейлоновым шнуром. Он взлетит, насколько ему шнур позволит, вот увидишь…
— Да он его оборвет!
— Ни за что. Шнур нейлоновый, я же сказал.
— Любой оборвет… Пройдите к заведующему… Может, разрешит… А как вы его возьмете?
— А это как раз ваше дело…
— Мое? Вы что думаете, я сдурел, что ли?
— Заработаете две сотни, сударь, — сказал оператор. — Зачислим в статисты, заплатим…
— Обойдусь! Вы гляньте только на его когти… На клюв! Только мой сынок с ним дружит, только его он терпит…
— Получит и он сотню. Сколько ему лет? — спросил оператор.
— Девять.
— Детям только пятьдесят… Такой тариф… Маловато, но искусство требует жертв. Позовите его, — сказал бородач.
— Добавьте сотню и на него, и мы доставим птицу, куда прикажете… Но чтоб шнур был крепким, лучше проволоку или что-то в этом роде, иначе будет скандал… И добудьте клетушку, не на плечах же его нести. Где вы хотите его снять?
— В горах, километров за сто отсюда, ведь это же королевский кондор, где же еще?
И в самом деле, только Филиппу удалось вывести орла из вольера. Через туннель из толстой проволоки, вроде тех, по которым выводят львов на арену цирка, слегка подталкивая сзади, орла загнали в фургон. Когда шофер завел мотор, — пленная птица забилась, охваченная паникой. Филипп глядел на нее сквозь окошечко из кабины, тоже перепуганный, но и радостно возбужденный путешествием в неизвестность. Он впервые ехал так далеко. Ему хотелось увидеть горы, о которых он столько слышал, и ради них он готов был стерпеть все превратности этой неожиданной поездки.
Впереди мчалась машина со съемочной группой, за ней фургон с орлом. Филипп сидел между шофером и отцом и глядел не отводя глаз на своего крылатого друга, которому эта длинная дорога, видно, не доставляла никакого удовольствия. Орел глядел на бесконечную серую ленту шоссе, что разматывалась за машиной, и это беспрерывное движение словно завораживало его. Но во время остановок в небольших городишках, где зеваки обступали фургон и таращились на экзотическую птицу, орел приходил в неистовство, кидался на любопытствующих, бился крыльями о стальную решетку, и она звенела так, словно в нее бросали камнями.
Дорога зазмеилась по горным склонам, и плешивый орел прижался грудью к зарешеченной двери, глядя на далекие цепи горных кряжей, словно узнавая в их очертаниях что-то давно забытое, глубоко запрятанное в нем самой природой и внезапно пробудившееся от свежего горного воздуха. Горы были невысокие, серые, неказистые, по сравнению с теми, что смутно вставали у него в памяти, но все же это были горы со скалистыми вершинами, увенчанные то тут, то там белыми снеговыми шапками, заросшие сосновым лесом и укутанные облаками.
Они доехали до Бучагского Сфинкса — серой скалы, по прихоти ветров и ливней превращенной в львиную голову с могучей гривой. Сфинкс был похож на гигантского идола, забытого в этой горной седловине после какого-то языческого ритуала. Возле него и разбили киношники свой лагерь, расставили аппаратуру — лебедки, юпитеры, огромные глянцевые щиты, сверкающие на солнце, как огненные зеркала. У подножия Сфинкса толпилось десятка два бородачей, одетых в звериные шкуры, с пиками в руках. Среди них находилась и золотоволосая девушка. Филипп таких никогда в жизни не видел, — с кукольным личиком, со сверкающей белой кожей. Нагота ее была едва прикрыта на груди и бедрах лоскутами леопардовой шкуры. Девушка подошла к клетке с орлом и захлопала в ладоши, радуясь как ребенок:
— Потрясающе! Гениально! То, что надо! Где вы его нашли? Ах, маэстро, вы просто чудо! Он не кусается? Надеюсь, он дрессированный?
— Скорее, скорее, готовьте кадр, не то солнце зайдет, — кричал режиссер своим подручным. Потом ответил девушке: — Нет, милая, он не кусается, а терзает! Сохраняйте дистанцию, он опаснее тигра. Только этот постреленок добился его признания. Как тебя зовут, малыш?
— Филипп.
— Как же это тебе удается?
— А никак… Просто он меня слушается.
— Тогда, если он тебя слушается, — сказал режиссер, протягивая ему моток нейлонового шнура, — крепко привяжи ему вот это к лапам и отведи вон туда, на вершину Сфинкса. Мы дадим тебе знак, когда его отпустить.