Все, за исключением главного, относились к двум пассажирам с плохо скрываемой неприязнью. И только с Гоаром, казалось, можно было общаться. Тас пытался разговаривать с остальными, испробовав несколько наиболее распостраненных языков, и пришел к выводу, что они понимают только минотаврский. Судя по их отношению, Вудроу сомневался, что они снизойдут до общения с людьми, даже если научатся понимать их.
На третье утро Гоар объявил:
— Приближаемся к Порт Балифору.
Но ни Вудроу, ни Тассельхофф не заметили ни единого признака суши.
— И сколько еще пройдет, прежде чем мы зайдем в порт? — поинтересовался Вудроу.
— Мы не будем заходить в порт, — заворчал Гоар. — Мы не испытываем желания встречаться с человеческими моряками, равно как и они с нами.
— Так вы нас просто вышвырнете?
— Мы обеспечим вас чем-нибудь плавучим, чтобы вы смогли удержаться на воде, пока вас не подберет какой-нибудь проходящий корабль. Это очень судоходная зона. Вам не придется ждать долго.
Тассельхофф собирался было опротестовать такое решение, но тут вперед выступил минотаврский повар, потталкивая в их сторону тяжелый большой бочонок без верхней крышки.
— Вы же не хотите сказать, что поплывем мы на этом, — не веря своим глазам, Вудроу покачал головой и попятился.
Заросшие шерстью губы минотавра скривились.
— Он не пропускает воду. Мы могли бы снабдить вас и веслами, если это вам поможет.
— Смотри на это как на очередное приключение, — сказал Тас Вудроу, нетерпеливо сверкнув глазами. — Может, позабавимся. Я никогда не болтался на волнах в бочонке.
— Приключение? Разве вам еще не надоели приключения? — вышел из себя Вудроу.
— Как вообще приключения могут надоесть? — возразил Тас, в тот момент, когда массивная рука Гоара легко оторвала его от палубы. Кок опустил бочонок за борт, и Гоар посадил сначала Таса, а затем и Вудроу в просмоленную, раскачивающуюся на волнах лоханку.
Тас весело брызгался в воде, со всех сторон окружившей бочонок, тогда как минотавры поспешно дали задний ход. Вскоре их баркас вновь превратился в точку на горизонте. Вудроу тяжело опустился на дно бочки.
Пока Вудроу предавался хандре, Тассельхофф не преминул поэкспериментировать с плавучестью их посудины и ее балансом. Он перекатывался с одной стороны на другую, подпрыгивал и наконец заставил бочку медленно описать на воде круг, направляя ее одной рукой.
Периодически Тас прерывал свои исследования, пристально осматривая горизонт на предмет паруса. Прошло несколько часов. Внезапно прыжки Таса приобрели осмысленность, он стал раскачивать бочку из стороны в сторону и неистово размахивать руками над головой.
Вскоре он заорал что есть силы:
— Мы тут! Сюда! Вы ослепли или просто недоумки? Мы здесь!
Вудроу вскочил на ноги и огляделся по сторонам. Он тоже заметил приближающийся парус.
— Знаете, что-то в этом корабле кажется мне знакомым, — промолвил он, сжимая противоположные стороны бешено раскачивающейся бочки, чтобы хоть немного приостановить ее.
— Понял! — щелкнул пальцами Тас. — Я разглядел красный флаг с золотым клеверным листом. Это тот самый корабль, проезд на котором мы оплатили, когда ты треснул меня по голове.
Кровь застыла в венах у Вудроу. Как мог этот корабль прийти позже?
— Гребите, господин Непоседа!
И даже издав этот отчаянный крик и занурив свое весло в воду, Вудроу прекрасно понимал, что все его попытки ни к чему не приведут. Он закрыл галаз и приготовился к неизбежному.
Когда юноша решился открыть их снова, корабль значительно приблизился — настолько, чтобы он смог различить в темноте зловещую фигуру убийцы Гизеллы; тот замер на носу корабля, неоличимый от его носового украшения. Полы широкого плаща хлестали его по коленям, а вокруг суетились два матроса: один с длинным шестом, заканчивающимся крючком, и второй с веревкой.
Подойдя почти вплотную, корабль не сбавил скорость. Моряк с шестом подцепил крючком бочку. Бочонок опасно наклонился. В тот момент, когда его стало разворачивать в сторону корабля, через край перелилось немного воды. Притянутый крюком бочонок стукнулся об обшивку судна, и второй матрос не замедлил сбросить потерпевшим веревку.
— Быстро взбирайтесь вверх! — рявкнул он. — Некогда с вами возиться.