Выбрать главу

"Он получил радостное известие, — подумал Кенелм, — и послал за женой, чтобы она разделила его радость".

Дверь отворилась, и вошла не Лили, а миссис Кэмерон.

Она выглядела теперь по-иному. Ее обычное спокойствие в осанке и движениях было то же, но она казалась вялой или утомленной. Волосы ее поседели. Когда она подошла к Мелвиллу, он стоял у стола. С веселой, гордой улыбкой он подал ей письмо и, пока она читала, смотрел через ее плечо, указывая пальцем на строчки, которые должны были особенно привлечь ее внимание.

Когда она прочитала, лицо ее отразило его улыбку. Они обменялись сердечным рукопожатием, как бы поздравляя друг друга.

"А, — подумал Кенелм, — это письмо от Лили. Она за границей. Может быть, известие о рождении первенца".

Бланш, которой до сих пор не было видно, вышла из-под стола и, когда Мелвилл опять сел у камина, вскочила к нему на колени и стала тереться о его грудь. Выражение его лица изменилось, он издал легкое восклицание. Миссис Кэмерон сняла кошку с его колен, погладила ее и вынесла из комнаты. Потом, вернувшись, села возле художника, взяла его за руку, и они стали тихо разговаривать. Лицо Мелвилла опять просветлело, и он снова взял письмо.

Через несколько минут служанка вошла с чайным подносом и, приготовив все на столе, подошла к окну. Кенелм отступил в тень, служанка затворила ставни, задернула занавеси, и сцена спокойного домашнего очага скрылась от взора наблюдателя.

Кенелм был в полном недоумении. Что сталось с Лили? Неужели ее действительно не было? Справедливо ли он предположил, что письмо, так очевидно обрадовавшее Мелвилла, было от Лили, или, возможно… — Тут радостная мысль заставила дрогнуть его сердце и захватила дух. — Вдруг она не вышла за своего опекуна, переехала в другой дом, была свободна? Кенелм прошел дальше по лугу к воде, чтобы лучше видеть ту часть здания, в которой была спальня Лили и ее собственная комната. Там было совсем темно, ставни заперты. Но небольшая оранжерея, с которой эта так похожая на ребенка девушка соединяла свои ребяческие фантазии, приручая и пестуя маленьких любительниц меда, предназначенных стать феями, это хрупкое жилище не было защищено от ветра и снега: двери — зловеще отворены, в легкой проволочной сетке — зияющие дыры, когда-то изящные занавески висели оборванные, и на пустынный пол холодно и призрачно падал свет луны. Фонтан не бил, бассейн его выкрошился и заплесневел, остатки воды в нем замерзли. Из всех хорошеньких дикарок, которых Лили старалась приручить, не было ни одной. Правда, была одна, чужая, может быть, искавшая приюта от первых зимних ветров! Она забилась в угол, сложив крылышки, и спала, но не была мертва. Кенелм не видел ее: ему бросилось в глаза лишь общее запустение этого места.

"Вполне естественно, — думал он, — она выросла, и ей не нужны подобные милые глупости. Жена не может оставаться ребенком. А все-таки, если б она принадлежала мне…"

Эта мысль, так взволновавшая его, не дала ему договорить. Он отвернулся, остановился на миг под безлиственными ветвями большой ивы, по-прежнему окунавшимися в ручеек, потом нетерпеливыми шагами вернулся к калитке.

"Нет — нет — нет! Я не могу теперь войти в дом и спросить миссис Мелвилл! Достаточно пытки на один вечер — стоять здесь, на том месте, где… Я вернусь в город. Зайду к Джесси и там узнаю, действительно ли счастлива Лили".

Он пошел по тропинке вдоль ручья. Вечер становился все холоднее и холоднее, небо все более прояснялось, и луна тихо скользила в вышине. Погруженный в свои мысли, Кенелм, дойдя до того места, где тропинка разделялась надвое, пошел не по той, что вела прямо в город. Следуя за течением своих мыслей, Кенелм направился по тропинке, с которой были связаны его думы. Он очутился на кладбище, перед старым, разрушенным памятником со стертой временем надписью.

— Ах, дитя, дитя! — прошептал он. — Какая глубина женской нежности скрывалась в тебе! С каким чувством любви к прошлому, чувством, даруемым только нежнейшим женщинам и величайшим поэтам, опускала ты цветы на эту могилу, которой приписывала поэтическую историю, перетолкованную женским сердцем, не подозревая, что под этим камнем спит герой твоего собственного павшего рода.

Он вошел под сень тисов, листья которых не может разметать зимний ветер, и остановился у разрушенного памятника. Цветы уже не лежали на камне, только горсточка снега покрывала его подножие, как и у других, более скромных могил. В морозном воздухе неподвижно высился шпиль колокольни, и все выше и выше по небосводу безостановочно поднималась луна. Вокруг сияли звезды. Никакая наука не могла бы их исчислить, и не менее трудно было бы перечитать мысли, желания, надежды, которые за короткий отрезок зимней ночи могут пройти через неизмеримые глубины человеческой души.

Стоя у готической гробницы, Кенелм окинул взглядом кладбище и нашел могилу ребенка, которую, благодаря заботам Лили, всегда окаймляли цветы. Да, там что-то еще мелькнуло. Неужели цветы в эту суровую стужу? Луна так обманчива, она серебрит жасминным оттенком зелень иммортелей.

Кенелм подошел к белому могильному холмику. Зрение обмануло его: никаких цветов, даже бессмертников на его голом подножии — только бурая земля, увядшие стебли, пятна снега.

— "Между тем, — грустно сказал он, — она говорила мне, что никогда не нарушала обещания, а ведь она дала обещание умирающему ребенку. Ах, она теперь слишком счастлива, чтобы думать об умерших!

Произнеся шепотом эти слова, Кенелм хотел уже повернуть к городу, когда возле могилы ребенка он увидел другую. Около нее лежали бледные цветочки бессмертника, а по углам — склоненные бутоны рождественских роз. В изголовье могилы был врыт белый камень. Его острые грани четко выделялись в звездном свете, и свежим" буквам" были вырезаны следующие слова:

"Памяти

Л. М.

17 лет от рождения,

умершей 29 октября 18…

Этот камень над могилой, в которой покоятся ее смертные останки,

возле могилы ребенка, не более безгрешного,

посвящен ей теми, кто больше всех оплакивает ее и ощущает ее утрату,

Изабеллой Кэмерон,

Уолтером Мелвиллом

"Не запрещайте детям приходить ко мне"."

ГЛАВА XI

На следующее утро мистер Эмлин на пути из своего сада в Молсвич увидел распростертого на кладбище человека. Он беспокойно, хотя и очень слабо, шевелился, как бы от невольной дрожи, издавая бессвязные, едва внятные звуки, подобные стонам, которые человек старается, но не может подавить.

Ректор поспешил к этому месту. Человек лежал ничком на могиле — он не был мертв и не спал.

"Бедняга! Пьян, должно быть", — подумал краткий пастор.

А так как он привык жалеть заблудших даже больше, чем потерпевших горе, он обратился к предполагаемому грешнику очень ласково и с самыми приветливыми словами, стараясь поднять его с земли.

Тогда этот человек, приподняв голову с могильного холмика, осмотрелся вокруг с отсутствующим видом, понял, что настало холодное и унылое утро, и встал спокойно и медленно.

Викарий испугался: он узнал лицо человека, которого видел в полном расцвете здоровья и сил. Это лицо изменилось, и как изменилось! Прежнее безмятежно-спокойное выражение, одновременно серьезное и кроткое, резко переменилось. Достаточно было взглянуть на блуждающие глаза, тяжелые веки и дрожащие губы.

— Мистер Чиллингли, вы ли это? Возможно ли?

— Вар, Вар! — взволнованно воскликнул Кенелм. — Что ты сделал с моими легионами?[225]

Услышав эти слова, которыми, как известно, Август приветствовал своего злосчастного военачальника, ученый викарий отступил. Неужели его друг лишился рассудка — помешался, может быть, от чрезмерных занятий?

Но его опасения на этот счет скоро рассеялись. Лицо Кенелма опять приняло спокойное, хотя и грустное выражение, похожее на этот зимний день.

— Извините, мистер Эмлин, я еще не совсем пришел в себя от странного сна. Я видел, будто мне пришлось хуже, чем Августу: ведь он же не лишился всего мира, когда легионы, доверенные им другому, исчезли в могиле.

Тут Кенелм взял викария под руку, на которую тот оперся довольно тяжело, и вывел его с кладбища на открытое пространство, туда, где расходились две тропинки.

вернуться

225

"Вар, Вар!.. Что ты сделал с моими легионами?" — восклицание императора Августа при известии о поражении римских войск (которыми командовал Квинтилий Вар) в Тевтобургском лесу, в Германии.