— Ты бы легковую машину остановила: удобней, да и быстрее.
— Пробовала... Не останавливаются,— ответила она, выпятив с досадливым видом нижнюю губку. — После того случая у Сигетвара, когда несколько девчонок оказались замешанными в убийстве шофера, ни одна машина не останавливается.
— Да, скверная была история.
— Скверная... Не боишься, что я тебя пристукну? — спросила девчонка с любопытством.
— Не боюсь,— ответил Варью и внимательно посмотрел на нее. Ее нельзя было назвать слишком стройной, но сложена она была очень неплохо. Загорелые, тугие ноги ее, вытянутые под приборную доску, очень гармонировали с одеждой и волосами.
— Сигарету не дашь? — снова заговорила девушка.
Варью вытащил из кармана джинсов пачку сигарет «Фечке» и отдал девушке.
Подождав, пока она закурит, спросил:
— Куда едешь?
Она затянулась и, выдыхая дым, ответила:
— Сначала мы в Печ было нацелились. У Кареса там мать работает в Луна-парке, Карес обещал и меня устроить к аттракционам. Целый день на воздухе, и работа — не надорвешься. Складываешь, например, консервные банки в пирамиду, а клиенты стараются в нее попасть...
— А Карес что делает?
— Карес?.. А он этот, как его... Говорит, менеджер.
— Мене-джер? Это что за штука?
— А такая вот штука.
— Какая?
— Такая... Карее сказал, у них когда-то и свои карусели были.
— Ну и что потом?
— Ничего. Машина вот у Кареса сломалась. Два часа торчали: ни у кого нет бечевки.
— Тебе, значит, ждать надоело?
— Не то чтобы надоело... Просто подумала, не податься ли в Боглар.
— В Боглар? А туда зачем?
— Так... Балатон там, и вообще... Говорят, в прошлом году ребята там в часовне жили, прямо посреди кладбища. Часовня та каким-то художникам принадлежит, только они всех пускали, кто захочет.
— Ну?..
— Что ну?.. Вот и все... Говорят, те художники — веселые и выдумщики. Но вообще хорошие ребята. Я осенью в Молодежном парке с одной девчонкой разговорилась, так она две недели у этих художников жила...
— И что они там делали?
— Ну... жили... И Балатон там...
После Гарфункеля и его ансамбля начался новый номер. Девушка прислушалась, обернулась к Варью.
— Это кто поет?
— Мирей Матье...
— А, Мирей Матье. Я слышу, голос знакомый.
Покачиваясь в такт музыке, она принялась рассматривать сокровища Варью. Заметив мулатку, засмеялась.
— Блеск... Где достал?
— Привезли из Вены.
— Блеск... Негритянка?
— Наполовину. Мулатка.
— Кто?
— Мулатка. Мать или отец у нее белый.
— Блеск... Значит, если с негром переспать, ребенок такого цвета будет?
— Такого. А может, совсем черный.
— А это что?
— «Королла». Японцы делают.
— Красота. Даже не поверишь, что есть такие машины.
— На дороге даже я еще не видел.
Девушка показала на другую картинку.
— А это что за чудаки?
— Записываются в школу кенгуру. Реклама «Кэмела».
— А ты ничего парень. Я таких люблю.
— Ты тоже в моем вкусе.
Она повернулась к фотографиям девчонок из Кёбани.
— А это кто? Твои?
— Были мои.
— Все трое?
— Конечно. А что?
— Эта тоже? — спросила светловолосая, показав на Жожо.
— Тоже. А что?
— Противная девка. Воображает о себе много.
Верно?
— Хорошая баба. Ничего не могу про нее сказать.
— Воображает только, да?
— Ничего не воображает. Хорошая баба.
— Лучше меня?
— Не знаю. Ты тоже — класс баба. Особенно ноги. А плюс еще волосы — вообще первьй сорт.
— У нас, на Незабудке, есть одна деваха. Так у нее все тело смуглое-смуглое, а волосы на нем — везде светлые.
— Мажет чем-нибудь.
— Нет, не мажет. Просто такая. Она с одним итальянцем ходит. Он лошадьми торгует.
— Лошадьми?
— Лошадьми. Покупает на мясо, сосиски делать.
— Он какой, старый?
— Такой... итальянец.
— Да я понял, что он итальянец. А какой: молодой или старый?
— Как сказать?.. У них не поймешь. Ты в Пакш?
— В Пакш.
— Что везешь?
— Профильное железо.
— Это что?
— Не знаю. Атомную электростанцию из него строят.
— Ты ничего парень, Я бы согласилась с тобой ходить.
— Ты мне тоже нравишься. Ноги у тебя классные. Я люблю такие, загорелые,— сказал Варью и, протянув руку, погладил ноги девушки.
— Э-э-э...— отозвалась та, но не оттолкнула руку.
Варью осмелел: пальцы его скользнули под юбку. Девушка глубоко вздохнула; голова ее склонилась немного набок, дыхание участилось.
— Ты уже разогрелась,— сказал Варью.
— Нет... Лучше не надо...