— Наш язык забыт, но мы остались, — говорит Лентатук. — Теперь нас 263, и вряд ли мы все умрем. Впервые за всю свою историю мы перевалили за сотню и теперь будем жить. Власти подарили нам коров и несколько верблюдов и скоро создадут рыболовецкий кооператив.
Правда, кое-кто из стариков ворчит на молодежь: им не нравится, что молодые повадились ходить в Лоиенгалани, научились у самбуру делать замысловатые прически, плясать их танцы. Один юноша даже достал там транзистор, и теперь островок оглашается музыкой. Почти все дети ходят в миссионерскую школу. А кто будет ловить рыбу и бить крокодилов? Кто будет защищать селение, если боран или туркана вновь станут на тропу войны? Лентатук не спорит с ретроградами. Он вместе с юношами слушает транзистор и уговаривает парней ходить в школу.
Сейчас вождь эльмоло обеспокоен. На подаренных властями верблюдах мужчины на днях путешествовали в провинциальный центр, в Эмбу, где открылась сельскохозяйственная выставка. Но в горном Эмбу холодно и сыро. Верблюды заболели. Многие мужчины с непривычки простудились. А поскольку жизнь каждого человека здесь — ценность для всего племени, Лентатук волнуется. Ему не хочется начинать свое «правление» с новых смертей среди эльмоло.
Верблюдов я лечить не берусь, но мужчин вот уже третий день кормлю найденным в багажнике пенициллином. Дата действия на нем несколько просрочена, но это не мешает моим пациентам поправляться. Лентатук просто не знал, как нас благодарить, он готов был выполнить любую нашу просьбу.
Мне очень хотелось попасть на остров Энваитенет, заинтересовавший меня своим названием, означающим на языке туркана «безвозвратный. И Лентатук организовал эту поездку.
Тайна острова Безвозвратный
На пальмовом плоту мы полдня преодолевали полтора десятка километров, отделяющих прибрежное селение от острова Энваитенета. Эльмоло не знают весел, они пользуются шестом, а, поскольку в этих местах глубина озера превышает пятьдесят метров, достать до дна им удается совсем не часто. Плот идет медленно, более повинуясь ветру и течениям, чем воле гребца, орудующего тонкой жердью.
Когда же наконец мы достигли острова, то высадиться на него не решились. Узенькая полоска берега, отделявшая лавовые скалы от воды, была сплошь усеяна крокодилами. Зубастые гиганты лежали на берегу, лениво переваливались среди камней, выныривали прямо из-под нашего плота. Приди кому-нибудь из них в голову мысль приподнять наш утлый плот или ударить по нему шипастым хвостом — и наша судьба оправдала бы название острова. Я спросил у перевозившего нас Мавингати о происхождении этого названия.
— Остров назвали так туркана. Они рассказывают, что давно, когда из Судана на Бассо-Нарок наведывались работорговцы, на острове от них укрылась одна небольшая семья. Сколько ни искали беглецов, найти их не могли. Не вернулся и никто из тех, кто отправлялся на поиски. Все они погибли.
— Какая же тому причина?
— Скорее всего, змеи. Среди камней, особенно в южной части острова, живут огромные кобры.
Мавингати развел руками в одну сторону, потом в другую.
— Вот такие змеи. Очень ядовитые.
Если сложить два размаха рук Мавингати, то получалось, что кобры острова Безвозвратный достигают трех метров, а то и больше.
Однако только «происками» змей объяснить все мрачные тайны, окружающие этот остров, не удается. Когда в 1935 году на озере работала экспедиция Вивиана Фуша, на Безвозвратный для проведения детальных исследований отправились два англичанина — Мартин Шэфл и Бил Дайсон. Опытные геологи, отлично знавшие Африку, они благополучно достигли острова, о чем известили Фуша световым сигналом. Через два дня Робинзоны вновь передали на берег: «Все о’кей». Потом сигналы прекратились. На пятнадцатый день Фуш, рассчитавший, что у островных отшельников кончилось продовольствие, забил тревогу и послал на Безвозвратный плот с тремя англичанами. Но те на острове никого не нашли. Тогда Фуш вызвал из Марсабита самолет, который в течение двух дней совершал облеты крохотного островка, потом снарядил все имевшиеся на побережье плоты и лодки и переправил на них на Безвозвратный почти двести туркана и самбуру, пообещав огромное вознаграждение тем, кто найдет хоть какие-нибудь следы пропавших. «Но все эти люди, обшарившие на острове буквально каждый камень, не нашли даже следов геологов, — записал в своем дневнике Вивиан. — И никто больше никогда не видал. Двух моих спутников в скитаниях по этим глухим и суровым, самым неблагодарным местам Африки. Это загадка, которую уже вряд ли кто-нибудь решит…»
Через два года на Безвозвратном поселилось несколько семей эльмоло, спасавшихся от набегов соседей. Они быстро освоились на острове, иногда привозили в Лоиенгалани рыбу, которую меняли на шкуры и молоко, иногда забирали к себе в гости родственников. Но однажды эльмоло с острова не показывались на берегу слишком долго, и, когда из Лоиенгалани туда послали плот, прибывшие увидели лишь пустые хижины, нетронутые вещи, лежавшие у потухшего костра, остатки уже успевшей разложиться рыбы. Но люди? Опять никакого намека, никакого следа, позволяющего разгадать причины исчезновения целой деревни примерно из тридцати человек.
Жители в Лоиенгалани по-разному истолковывают зловещие секреты Энваитенета. Самбуру подобно масаям считают, что духи выдающихся людей их рода — старейшин, колдунов и отважных охотников — после их смерти продолжают свое существование, переселившись в змей. Таким образом, все кобры Энваитенета — это перевоплотившиеся духи старейшин, а мистические трагедии на острове — месть потревоженных колдунов. Сейчас под влиянием католических миссионеров самбуру почти забыли церемонию «общения с предками». Но еще совсем недавно, при Вивиане Фуше, они в первую ночь новолуния отдавали эльмоло своих лучших коров, чтобы те одолжили им плоты, и под звуки барабанов и надрывное уханье моранов отвозили на остров молоко для змей.
У туркана, которые, бродя по высоким плато со своими стадами, усмотрели в контурах лежащего внизу острова форму спящей женщины — другая версия. Они уверяют, что остров этот — окаменевшее тело великой Неийторргб, их богини земли, пастбищ и плодородия. По представлениям туркана, богиня эта не лишена плотских чувств, поэтому «забирает себе» всех мужчин и юношей. «А за ними уходят к богине под землю их жены и сестры», — уверенно говорят туркана.
Фаталисты эльмоло считают, что исчезновение их собратьев — это всего лишь одно из проявлений злого рока, веками преследовавшего их племя. Настоятель же местной католической миссии отец Палетт, напротив, искал разгадку происшествий на Безвозвратном в совершенно мирских причинах. Двух англичан, по его мнению, потопил сирата сабук, когда те, съев все свои запасы продуктов, отправились обратно в лагерь Фуша, а эльмоло якобы уничтожил десант с подводной лодки (?), невесть откуда и зачем появившийся на озере Рудольф во время итало-эфиопской войны.
Еще одно предположение слышал я от геологов английской экспедиции, работавшей тогда на озере. Те считают, что на вулканическом острове могут время от времени выделяться ядовитые газы, которые влияют на человеческую психику, в результате чего люди бросаются в озеро и погибают…
Но как бы то ни было, заброшенное селение вот уже тридцать лет стоит на берегу Энваитенета и никто из людей больше не хочет селиться на этом острове мрачных загадок. Поэтому Безвозвратный стал прибежищем для сотен полуодичавших коз. Тут и там они скакали по осыпям, добирались до самых отвесных скал с еще уцелевшими травинками. За блестящим базальтовым мысом, который мы обогнули, козы пили из озера в окружении дремавших крокодилов.
— Наверное, коз завезли сюда те первые погибшие туркана, — объяснил Мавингати. — А вылавливать или стрелять их на этом острове нет охотников. Лучше убить крокодила.
К моему удовольствию, прибегать к этому «лучшему» варианту добычи пищи у эльмоло сейчас не было необходимости. Еще с утра мужчины обнаружили на берегу молодого трехметрового крокодила и обеспечили людей мясом. Пользуясь неповоротливостью этих рептилий на суше и зная, что они возвращаются к воде обязательно по тому же пути, по которому из нее вышли, эльмоло преграждают путь крокодилу к озеру и закидывают его камнями. Но добыча после этого превращается именно в «мясо». О том, чтобы выделать драгоценную шкуру, не приходится и говорить.