Питер, наслушавшись, о чем говорит Лангичоре со встречавшимися нам в пути самбуру, объяснил мне, в чем тут причина. Старец был влиятельным в этих местах мганга — знахарем, вызывателем дождя и «посредником» при общении с духами предков. Когда я как-то спросил старика о его «профессии», он и сам не отрицал, что занимается врачеванием и «потусторонними» делами.
Почти каждое утро, как только стихал сирата сабук, мы покидали Лоиенгалани и принимались колесить по вулканическим полям. Дорог здесь нет вовсе, но кое-где нагромождения туфов сменяются идеально гладкими каменными равнинами, по которым без труда можно передвигаться в любом направлении. Местами среди камней пробивалась трава или крохотные деревца. Это были очень интересные, угнетенные формы акаций высотой в десять-двенадцать сантиметров со стволами, искривленными в том направлении, в котором дует сирата сабук. Глядя на них, я всегда вспоминал нашу тундру, карликовые березки, распластавшие свои ветви по суровой каменистой земле, над которой свирепствует ветер. Только там ветер обжигает холодом, а здесь жаром.
Вблизи гор Кулал, единственного лесного оазиса этих мест, часто попадались одиночные скалы. Лангичоре посоветовал мне залезть на одну из них. Оказавшись наверху, я поразился увиденному. Вершина скалы и крупные камни, валявшиеся вокруг, были покрыты какими-то непонятными значками: рядами кружков, стрелками, расходящимися в разные стороны линиями. Я залез на другую скалу — там были такие же геометрические рисунки, а рядом — что-то вроде изображений людей и животных. Около валялась галька розового кварца. Она явно была занесена сюда древними художниками, поскольку нигде больше вокруг такой гальки не было.
За два дня я облазил четырнадцать скал и на восьми из них обнаружил непонятные значки. Такие же рисунки украшали скалу Порр, возвышающуюся среди вод Бассо-Нарок. Полная изоляция этой скалы от внешнего мира и великолепная панорама, открывающаяся с ее вершины, по-видимому, послужили поводом для ее обожествления.
Но рисунки? Принадлежат ли они местным племенам или были нанесены еще до того, как они здесь поселились, и относятся к тому времени, когда мимо озера Рудольф катились волны номадов? Может быть, они ключ к пониманию ранней истории Африки? Почти все значки на обследованных мной скалах нанесены так, что рисовавший их художник обязательно должен был смотреть на север, туда, откуда пришла большая часть заселивших Кению нилотских племен. Если верить местным сказаниям, жители этих районов издревле поддерживали связи с Эфиопией. В местных легендах говорится о том, что именно здесь находятся золотые рудники эфиопской царицы Шебы.
Мегалиты на северном берегу озера Рудольф и значки на камнях — на южном… Свидетельства далекого прошлого бросаются здесь в глаза даже непрофессионалу. Но ни одна археологическая экспедиция еще не побывала в этом районе. А ученым надо спешить. То, что сохранялось тысячелетиями в условиях первобытного мира, исчезнет за несколько лет с появлением дорог, строителей и туристов.
Даже всезнающий Лангичоре не мог объяснить происхождение таинственных знаков. Наблюдая мое изумление, он лишь довольно улыбался и без устали повторял: «Замани сана, замани сана» (очень старые). Единственное, что я мог выведать у него интересного и что хоть как-то могло относиться к загадочным рисункам, — так это происхождение названия гор Кулал. С языка маа название этого третичного вулкана переводится как «место встречи старейшин». Именно здесь в былые времена «заседали» лидеры нилотов, принимая решения о войнах и переселениях. Быть может, разрисованные скалы — это места, где собирались старейшины. А может быть, значки и галька имели какое-нибудь символическое значение, «помогали» лидерам принимать решения?
Ныне единственные обитатели гор Кулал — скотоводы самбуру. Наименее затронутые современной цивилизацией кланы этого народа облюбовали себе горные долины, склоны которых поросли густыми мшистыми лесами. Венчающие гряды гор острые голые скалы нависают над извилистыми тропами, по которым скотоводы гоняют свои стада с жарких равнин к вершинам. За стадами обычно присматривают мальчишки — олайони. В горах они предпочитают ходить нагишом, лишь зябким утром набрасывая на себя черную накидку.
Иногда навстречу нашей машине попадались группы юношей в ярких красных тогах с копьями наперевес. Это были мораны. Нисколько не опасаясь попасть под колеса, они преграждали нам дорогу и властным жестом приказывали остановиться. При первой такой встрече Питер, возмущенный подобным отношением к уважаемому повсюду в Африке автомобилю, попытался не подчиниться их воле. Воины презрительно сплюнули в нашу сторону, пропустив машину. Но, как только мы проехали мимо них, все четыре копья полетели в наши покрышки.
— Аи-аи, — зачмокал Лангичоре. — Разве можно ослушаться моранов? Они только и норовят впутаться в какую-нибудь драку, с тем чтобы выйти из нее победителями и доказать свою доблесть. Аи-аи… Кто же рвется в драку с моранами?
Старик высунулся из машины, прокричав несколько отрывистых фраз. Очевидно, парни узнали Лангичоре и начали сконфуженно объясняться с ним. Потом подошли к машине и принялись вытаскивать из резины свои копья.
— Можете выходить из машины, — бросил Лангичоре, — со мной они вас не тронут. Но впредь, завидев парней в красных тогах и с сотней косичек на головах, останавливайтесь и старайтесь не ссориться с ними. С моранами шутки плохи.
— Что они могут сделать, если мы в машине? — запальчиво возразил Питер. — У них всего лишь четыре копья, которые даже не смогли проколоть насквозь нашу резину. Если бы мы не остановились, а поехали дальше, копья сломались бы и они вообще остались безоружными.
— Но когда бы мы поехали обратно, мораны собрали бы пару сотен своих сверстников где-нибудь в узком месте среди гор и забросали нас камнями и копьями. Одно из двухсот копий обязательно повредит колесо, а один из двухсот камней разобьет стекло. И тогда уже мораны будут хозяевами положения.
Очевидно, Питер внял логике рассуждений Лангичоре и теперь всякий раз, когда впереди показывались красные стройные фигуры с копьями, он притормаживал. Юноши тоном, не терпящим возражений, требовали дать им закурить, с интересом осматривали машину, пытаясь проникнуть внутрь или открутить себе что-нибудь на память. Кое-кто начинал задиристо разговаривать со стариком, но потом, очевидно узнав, с кем имеет дело, нехотя сбавлял тон.
Бродя вдоль троп, мораны искали приключений с тем, чтобы доказать старшим свою воинственность, а девушкам — свое мужество. Поскольку юноши, не имеющие определенного постоянного занятия, проводят большую часть времени в подобных скитаниях и потому повсюду попадаются на глаза, нередко создается впечатление, что у самбуру только и есть, что воины в красных одеждах. Занимающихся же хозяйством женщин или проводящих все время за разговорами старейшин самбуру не так-то легко увидеть.
Моранам нельзя заниматься физической работой, не связанной с военными упражнениями, или тем более помогать по дому женщинам. Даже пища у них особая — молоко, смешанное пополам с кровью домашних животных, или слегка поджаренное мясо. Брать в рот растительную пищу или хмельные напитки им запрещено.
Мораны не живут в родовых стойбищах, а строят себе отдельные коллективные жилища, своеобразные военные лагеря — маньятты. Этот термин произошел от масайского названия одной из разновидностей акации — маньяры, из колючих веток которой мораны делают изгородь вокруг своих лагерей. В отличие от маньятт традиционные поселения нилотов, где в кизяковых эллиптических хижинах живут старейшины, женщины и дети, называются «енканга». Нетрадиционные поселения, возникшие вокруг бывших колониальных форпостов или современных торговых и административных учреждений, носят название бома. Они потеряли типичный облик нилотских селений и представляют собой несколько неказистых деревянных построек под рифленой железной крышей, где помещается лавка, полиция или школа. Все населенные пункты, встречающиеся на карте нилотских районов Кении, — это бомы. Городов здесь нет вовсе. Живут в бомах, как правило, люди, потерявшие связь с общиной. Мораны редко появляются в этих селениях. Они приходят туда лишь для того, чтобы выменять за пару шкур новое копье в лавке или предстать перед судом по обвинению в похищении чужой коровы.