Так, опираясь на нормы родоплеменной морали, представители традиционной знати подготавливали общине ее собственную гибель, подрывая основы самой общины — коллективную собственность на землю и равное распределение благ. Богатели ойибуны и знахари, на которых работали и продолжают работать сотни соплеменников, увеличивались и увеличиваются их земельные наделы и снимаемый с них урожай, а следовательно, растут и их доходы.
А рядом простой крестьянин, мелкий земельный собственник, лишившийся поддержки общины и неспособный силами своей семьи предохранить от смыва почву, построить хоть одну террасу, разоряется. Обычно он отдает в заклад соседу-богатею свою землю, берет у него двух-трех коров и отправляется вниз, на жаркие равнины, надеясь поправить свои дела на пути дедов и прадедов. Другие бедняки оставляют поле заботам жен и детей, а сами нанимаются батраками к соседу. Их главная работа — таскать землю снизу вверх за небольшую плату. Сегодня слово «кимукайен» употребляется и самими покот. Но они называют так не весь свой народ, а только самых бедных, обездоленных людей, таскающих по горным склонам землю на чужие поля. В новых условиях слово приобрело новый классовый оттенок.
Есть у этого народа еще одно, пятое, название. Среди африканцев нилоты выделяются очень темным цветом кожи. И самые темные среди нилотов — покот. Поэтому у западных склонов Черангань и далее к горному массиву Элгон, где живет большая часть равнинных покот, соседние племена называют их Карасук — «черные сук». Цвет кожи этих людей поражает воображение даже самих африканцев.
Приключения на своенравной реке
Чем ближе к горам Черангань, тем больше воды становится в Керио. Со склонов этого, одного из высочайших горных массивов Кении, вознесшегося над жаркими равнинами до высоты 3370 метров, в сторону Керио течет множество мелких речушек, питающихся выпадающими в горах дождями. Однако от обилия воды в реке нам становилось никак не легче, поскольку о том, чтобы спустить лодку, нечего было даже и мечтать. Размывая отроги гор, Керио образует здесь глубокое каньонообразное русло. Стены этого узкого каменного ложа порою отвесно поднимаются от уреза воды на десять-двенадцать метров. Со дна темной теснины, заваленной огромными обломками туфов, доносится шум. Но иногда он вдруг стихает. Здесь рука, отыскав под верхними покровами базальтов пласты мягких пород, внезапно проваливается под землю. Потом она снова вырывается на поверхность в каком-нибудь совершенно неожиданном месте среди нагромождений гладких, веками полируемых ею камней и вновь несется по поверхности, преодолевая пороги и спрыгивая с гранитных уступов искристыми водопадами.
Плыть по такой бурной реке нечего было и мечтать. Того и гляди вода могла увлечь лодки с людьми под землю или перевернуть их на порогах.
Несколько раз мы пытались пройти насквозь хоть одно из подземных отрезков русла Керио, но всякий раз были вынуждены отступать обратно. Сначала река текла в широком туннеле с идеально отшлифованными водой базальтовыми «стенами», таинственно поблескивавшими в свете наших газовых фонарей. Однако через двести-триста метров уровень реки начинал быстро подниматься, вода заполняла весь туннель, и нам приходилось возвращаться.
На поверхности Керио тоже преподнесла нам неприятный сюрприз. Под вечер, когда солнце уже спряталось за черные леса Черангань, один из экспедиционных лендроверов застрял среди камней, нагроможденных над подземным руслом реки. Другой лендровер, пытавшийся его вытащить, завяз на берегу. Щум и крик привлек из окрестных енканг не меньше сорока мужчин и мальчишек покот, однако даже с их помощью освободить колеса машин из каменных объятий не удалось. К тому же луна спряталась за облаками, и в наступившей кромешной тьме Грейн приказал отложить работы до утра.
— Думаю, что, если выше выпадет дождь, машины могут погибнуть, — обратился к начальнику кто-то из экспедиционных работников.
— Я даже уверен в этом. Но сейчас все равно ничего уже не сделаешь. Единственное, на что мы можем надеяться, — это попросить наших носильщиков молить их бога Млата повременить с ливнем, — отшутился Грейн. — Однако распорядитесь снять с машин все грузы.
Не знаю, обращались ли мужчины покот в тот вечер к Млату, но если и да, то бог явно не внял им. Часов в одиннадцать южную часть небосвода рассекли молнии: где-то выше по течению Керио начался дождь. Судя по глухим раскатам грома, он шел далеко от нас, однако это в сущности не меняло судьбу машин, застрявших на пути водотока. Гром грохотал часа два, потом стих, а в три ночи молниеносно нарастающий гул и треск деревьев поднял нас на ноги. Когда мы выбежали из палаток, высоченный вал воды уже катился вниз по каменному руслу. Подхватив на своем пути огромное количество камней, деревьев и грязи, мощная волна приняла характер селя.
Рев продолжался минут десять, а затем стих так же внезапно, как и начался.
— Машин на месте нет, — сообщил кто-то из африканцев, сбегавших вниз.
— Этого и следовало ожидать, — философски заметил Грейн и направился в свою палатку.
Утром речное русло нельзя было узнать. Грозный сель смел по обе стороны от него полосы леса, накрыл еще вчера блестевшие на солнце камни толстым слоем бурой грязи, оставив кое-где среди завалов туфов вывороченные с корнями деревья. Один из лендроверов был перенесен мощным валом воды метров на четыреста ниже по течению, где он и лежал на боку, заклинившись в камнях. Другую машину найти так и не удалось. Носильщики не досчитались также пяти ослов, очевидно оказавшихся ночью у реки и смытых потоками.
Грейн объявил аврал. Надо было распределить грузы погибших машин по другим лендроверам и купить у покот новых ослов. За ними были посланы два носильщика из местных. Присоединился к ним и я.
Купить ослов, однако, оказалось не так-то просто.
Если по законам всех нилотских племен коровы, верблюды и овцы принадлежат в семье мужчинам, то ослы — «женский скот». Осел здесь главный помощник женщины в ее традиционной работе — в доставке воды, хвороста, корма для молочных коров и материала для ремонта хижин. Но кто же из женщин согласится лишиться своих главных помощников в горах ради пары бумажных банкнот, на которые ничего толкового и купить-то нельзя в этих краях? Большинство женщин сразу отказались иметь с нами дело, другие заламывали фантастическую цену и требовали, чтобы мы обязательно платили им медными деньгами. Вес монет, которые надо было заплатить за пять ослов, достиг бы, наверное, килограммов восемьдесят. Мешка с медью у нас не было, и поэтому всякий раз, закончив переговоры с обладательницами ослов, мы уходили ни с чем.
Покот не знают деревень. Каждой семье принадлежит здесь холм, причем хижины обязательно строят на его вершине. Поэтому поиски ослов превратились в нечто вроде тренировочного похода альпинистов. Мы карабкались вверх, отдыхали на вершине в компании женщин и спускались по скользкому склону вниз, к подножию следующего холма. На освоение всего лишь одного холма у нас уходил целый час. Через шесть часов, в шестой раз потерпев фиаско, мои спутники решили больше наобум не действовать, а идти в родную енкангу одного из носильщиков. Она, правда, была далековата, но там наверняка мы смогли бы добыть ишаков.
По мере того как мы все выше и выше поднимались по склонам Черангань, покрывающие их заросли делались все гуще и влажнее, и вскоре над нашими головами сомкнулись кроны темных кедров. Солнце должно было быть уже в зените, однако у подножий деревьев-великанов царил полумрак. Впереди не было слышно ни звука, а сзади все время раздавался резкий хриплый лай, иногда переходящий в надрывный смех. Так провожали нас потревоженные гверецы.