— Нильский окунь привлечет сюда туристов и любителей спортивной ловли, и берега Баринго станут одним из наиболее процветающих уголков Кении, — говорил мне Киптилит. — Мы докажем масаям, что обрабатывать землю и ловить рыбу — это не так плохо по сравнению со скотоводством.
Достопочтенный оле Лемугут признает, что после того, как нджемпс объединились в кооператив и освоили новые земли, жить стало «мзури сана»[17]. Однако, встретив меня как-то на берегу озера в наивном костюме купальщика, он обрадованно заявил:
— Вот видишь, даже вазунгу считают, что в наших местах не надо навешивать на себя лишнее тряпье. А наша молодежь, с тех пор как здесь побывали эти три парня, научившие нас делать поля на болотах, и поселился агроном, решила, что, надев штаны, они станут такие же умные. Мода, что ли, на штаны пошла…
Но когда вечером я пересказал этот разговор комиссару, он расценил увлечение нджемпс брюками как признак роста их материального и культурного уровня.
Археологическая экскурсия в Тамбач
Вернувшись в Найроби, я занялся обработкой дневников и фотоматериалов, привезенных из сафари по долине Керио. Была ли долина «оазисом» древней культуры или она лишь составная часть более крупного региона, находившегося под влиянием азанийской цивилизации? Как велик был этот регион? Влияние каких народов в нем доминировало? И наконец, какова роль нынешних обитателей этих мест — нилото-кушитских племен — в судьбах азанийской цивилизации? Все эти вопросы заставили меня на время забыть о путешествии на Север и окунуться в тишину библиотек, променять встречи с моранами на беседы с учеными. Именно тогда познакомился я с доктором Джоном Саттоном — мировым авторитетом в вопросах азанийской истории.
— Месяца через три, когда кончится сезон дождей, я думаю возобновить свои археологические работы на нагорьях, в районе Тамбача, — сказал он. — Там я с удовольствием встречусь с вами, все расскажу и покажу.
Еще Хантингфорд указывал, что больше всего развалин сооружений азанийцев сохранилось в Кении, особенно на плодородных нагорьях с их умеренным климатом. Однако те самые благодатные районы, которые многие века назад облюбовали себе сириква, в наше время избрали местом своего жительства английские поселенцы. Совершенно очевидно, что вчерашним солдатам колониальной армии, авантюристам и искателям приключений, решившим стать в Кении чаеводами и свиноводами, было меньше всего дела до древних стен и искусственных террас. Памятники азанийцев на долгие века пережившие своих создателей, в 20-30-х годах нашего столетия исчезли почти повсюду, безжалостно распаханные тракторами или вытоптанные тысячными стадами фермерского скота.
Район интенсивной хозяйственной деятельности европейцев оканчивается у кромки уступа Элгейо, где зажатая со всех сторон темными хвойными лесами лежит бома Тамбач. Ее единственная улочка по бокам выложена костями и рогами диких животных, конфискованными у браконьеров, а наружные стены единственного каменного дома увешаны черепами буйволов и носорогов; у порога его лежит огромный слоновый череп. За домом открывается прекрасный вид на долину Керио. Современная цивилизация еще не шагнула вниз по склонам Элгейо, Вот почему именно в Тамбаче, на самом краю перепаханных нагорий, Джон Саттон решил изучать сохранившиеся следы азанийцев.
Когда в условленный день я приехал в Тамбач, ученый, не теряя время, ввел меня в курс дела.
— Помимо долины Керио в Восточной Африке известны еще три района древнего террасного земледелия и искусственного орошения, — начал он. — Один из них находится у берегов озер Патрон и Эяси, в центре Рифт-Валли, два других — у северной оконечности озера Ньяса. В этих же районах обнаружены остатки древней тысячекилометровой дороги. Этот тракт проложен от северной оконечности озера Ньяса через территории современных Замбии, Танзании и далее, по кенийским нагорьям. Таким образом, дорога связывала южный и северный центры террасного земледелия азанийцев.
Дорога Север — Юг, очевидно, проходила через Энгаруку — ныне мертвый город, находящийся неподалеку от берега озера Натрон с его древними искусственными террасами. Раскопки, проведенные в 1967 году в Энгаруке, позволяют говорить о том, что город этот существовал уже тысячу лет назад. В Энгаруке сохранилось более шести тысяч каменных домов, в которых жили около сорока тысяч человек. По понятиям тех времен это был огромный город, не уступавший другим крупнейшим центрам цивилизации. Население Энгаруки обрабатывало не менее трех с половиной тысяч гектаров полей, орошавшихся сложной системой каналов, и производило значительные излишки зерновых. В городе жило также много ремесленников.
Ученые обратили внимание и на то, что кушитский народ гелубба и их соседи каффа в Эфиопии владеют техникой сухой кладки, используя ее и по сей день. Тем же методом строительства пользовались древние семито-хамитские народы, в частности строители Мероэ, Напаты и Аксума. И при помощи этой же техники сухой кладки возведены каменные дома Энгаруки и ограды вокруг строений сириква в долине Керио и по склонам Элгейо. Пойдемте, я покажу их вам, — заключил Саттон.
Спустившись вниз по склону, мы остановились у каменной стены, сложенной без применения извести. Стена была полуразрушена, однако можно было угадать, что в былые времена она имела форму круга, лишь в одном месте «разорванного для входа». За ней возвышался округлый холм.
— Очевидно, могильный курган, — предположил Саттон. — Однако я не хочу отвлекаться на раскопки, прежде чем не обследую все склоны и не установлю, что сохранилось от времен сириква.
Неподалеку внизу виднелся еще один холм, окруженный тремя поясами стен. Пройдя часа два вдоль его склона, ученый остановился на площадке, очищенной от кустарника. Сквозь траву были отчетливо видны следы каменной кладки, имевшей форму эллипса.
— Это, конечно, фундаменты домов, — говорит Саттон. — Здесь, в Тамбаче, хотя я и считаю этот район самым благодатным для изучения культуры сириква, обнаружить хорошо сохранившиеся жилые постройки пока не удалось. Но дальше вниз по уступу Элгейо, а также на соседнем плато Уазин-Гишу дома сохранились получше, а каменные стены вокруг них достигают высоты полутора метров. Что же касается «ям сириква», то они здесь попадаются буквально повсюду. К востоку от Тамбача мне удалось проследить, как ответвление одного из ирригационных каналов подходит непосредственно к «яме». Следовательно, сириква использовали воду своих каналов не только для орошения, но и для бытовых целей, проводя от них нечто вроде водопроводов к местам ночлега скота или своим жилищам. Важно, что эти жилища имели такую же эллиптическую форму и были сложены тем же методом сухой кладки, что и сооружения знаменитого Большого Зимбабве в Южной Родезии.
— Когда я осматривал Зимбабве, мне даже показалось, что форма самого большого здания-«храма», да и разбросанные вокруг строения удивительно напоминают своими очертаниями современные эллиптические хижины нилотов, обнесенные оградой из маньяры, — вставил я.
— Да, это так, — согласился Саттон. — Сейчас, бродя по развалинам Зимбабве, трудно предположить, что в прошлом здесь ключом била жизнь. Зимбабве был столицей могущественной империи Мономотапа, а это звучное название, как вы, наверное, знаете, означает «принц шахт». И народные легенды, и арабские источники свидетельствуют о том, что в царстве Мономотапа находились копи, откуда владыки Куша и Аксума черпали золото. Потом, уже в средние века, на золотую жилу древних напали арабские и суахилийские купцы, а в XV веке — даже португальцы. Драгоценный металл вывозился тогда через морские ворота Мономотапы — Софалу.
— Но не было ли другого, внутриконтинентального пути, связывавшего мир с золотоносными районами на юге Африки? — поинтересовался я.