Не прошли мы по горной тропе и часа, как увидели на большом камне, лежавшем на нашем пути, половинку скорлупы страусового яйца, доверху наполненную медом. Тивас снял ее с камня и протянул мне. В скорлупе был по меньшей мере килограмм нектара.
— Пей мед, бвана, пей.
— Я не люблю мед, Тивас.
— Пей, бвана, пей. Хотя вокруг никого не видно, это еще не значит, что никто не наблюдает за нами с вершин густых Деревьев или из-за скал. Если ты, главный среди нас, не выпьешь меда, ндоробо решат, что мы не верим им, не хотим их угощения, и тоже будут недоверчивы. Пей мед, бвана.
Мед был отличный, ароматный и свежий, но я действительно не люблю меда и выпить для меня поутру целую половину страусового яйца этого сладкого произведения пчелиной кулинарии было нечто вроде пытки. Но, чтобы не возбуждать подозрительности ндоробо, я все же осилил половину.
— На, Тивас, пусть это пьют остальные.
— Пей, бвана, пей. По количеству веников, разложенных нами вчера, ндоробо знают, сколько гостей идет к ним. Каждого из нас впереди ждет своя порция меда.
Я очень, очень хочу, чтобы ндоробо увидели во мне друга. Но при виде оставшегося в скорлупе меда у меня по телу пробегают мурашки. Я знаю, что выпить его все равно не смогу. Тогда я решительно подношу скорлупу ко рту, втягиваю в себя пару глотков, но в то же время делаю вид, что теряю равновесие на шатающемся у меня под ногами камне и спрыгиваю с него, одновременно выпуская из рук скорлупу. К моему величайшему счастью, она разбивается.
— Ну вот, это другое дело. Все видели, что ты хотел отведать меда, но не смог, — лукаво глядя на меня, говорит Тивас и ударяет переднего осла. — Пошел, пошел!
Но не прошли мы и трехсот метров, как за поворотом нас ждала новая скорлупа с медом, чуть поодаль — еще одна. Все четверо моих спутников не остались в обиде, причем в отличие от меня они съели мед с огромным удовольствием.
Начали попадаться и первые ульи — мзинга, — подвешенные на деревья среди листвы. Как и повсюду в Африке, они представляли собой примерно метровый цилиндр из выдолбленного бревна. Обычно такие цилиндры попадаются довольно редко, примерно один улей на пятьсот-шестьсот больших деревьев. У ндоробо же на каждом дереве висело по нескольку мзинга. Чем выше мы забирались, тем их становилось больше. Особенно много ульев было на деревьях, растущих над глубокими теснинами, прорезавшими склоны Ндото.
А вскоре мы увидели и первого обитателя этих уединенных гор. Средних лет мужчина в накидке из обезьяньего меха и с длинным факелом в руке ловко перелезал с одной ветки дерева на другую. Иногда он что-то доставал из мзинга и клал в большую кожаную корзину, болтавшуюся за спиной. Нас разделяла глубокая лощина, на дне которой шумела река, и поэтому попытки Тиваса вступить в переговоры с ндоробо не увенчалась успехом.
На краю тропы стояли две большие бочки, сделанные из выдолбленных изнутри стволов. Сверху вместо крышки они были прикрыты буйволовой кожей. Я приподнял кожу — бочки были наполнены прозрачным медом. Они были огромные, килограммов на сто, и я не мог представить себе, как по этой усыпанной камнями дороге их можно затащить наверх.
— Может быть, это тоже для нас? — с ужасом спросил я у Тиваса.
— Скорее всего, ндоробо зальют кожу смолой, так, чтобы из бочек ничего не вытекло, и спустят их вниз для продажи самбуру, туркана или сомалийцам. Сомалийцы, которые в этих районах скота не держат, а занимаются только торговлей, не представляют для ндоробо опасности и поэтому сами часто поднимаются к ним в горы. Когда же торговля происходит с местными скотоводами, которых ндоробо не особенно хотят пускать в горы, то дело происходит так.
В установленном месте, где обычно всегда происходит сделка, ндоробо оставляют бочки, а рядом с ними завернутые в листья образцы товаров, которые хотят получить снизу: соль, муку, бобы, спички, бусы, железные наконечники стрел. Самбуру или туркана по опыту знают, сколько каждого товара ждут от них ндоробо. Они забирают мед и рядом с образцами товаров выкладывают камешки. По количеству этих камешков ндоробо узнают, через сколько дней партнеры принесут им в то же место нужные товары.
— Если ндоробо часто спускаются вниз, почему же они сами не продают свой мед?
— Они говорят, что это не их дело, что им интереснее собирать мед и охотиться. Когда они спускаются на равнины, они лишь ходят повсюду, все высматривают и выспрашивают, но никогда сами ничего не делают. Многие старики даже считают, что ндоробо — злые духи в обличий людей, спускающиеся с гор. Но те, кто имеет с ними дело, знают, что они добрые и честные люди. Ты видел, бвана, калеку, что просит милостыню в Барагой?
— Это тот, у которого сросшиеся руки?
— Да, бвана. Но ты, наверное, не знаешь его историю.
— Нет, конечно, не знаю.
— Сейчас этому несчастному лет семьдесят. Так вот, когда ему не было еще и двадцати, соплеменники уличили его в краже одной бочки меда, которую он незаметно спустил с горы и выменял у сомалийца на две яркие тряпки для своей будущей невесты. Мед у ндоробо принадлежит всем, и поэтому получилось, что он обокрал весь свой народ ради одной какой-то девчонки. Тогда старейшины собрались под священным кедром, где всегда обсуждают свои важные дела, и очень скоро вынесли свое решение.
— Люди ндоробо, — сказали они соплеменникам, — Многие обижали, обманывали и обворовывали наш народ, но мы никогда и никого. Мы стары настолько, что забыли, были ли молоды. Но мы помним, что никогда ни один ндоробо не обманывал людей своего племени. Этот парень первым поступил так, и мы решили, что ему не место среди честных ндоробо. Мы изгоняем его с гор Ндото. Но чтобы он, сойдя с этих гор, не позорил нас, не воровал и не давал повода людям других племен думать, что все ндоробо воры, мы порешили сделать еще и так, чтобы руки его не смогли воровать.
И тогда встал Лойчоро, великий мганга ндоробо, и на глазах у собравшихся медленно, чтобы уроком было всем, разрезал у провинившегося сухожилия пальцев его рук, а затем связал кончики сухожилий пальцев обеих рук кожаным ремнем, а раны залил пчелиным воском. Через месяц, когда сухожилия срослись и переплетенные пальцы превратились в единый, нерасчлененный ком, старейшины изгнали юношу с гор. Так он потерял свою землю и вступил на землю чужих людей со страшным клеймом мошенника.
Сегодня эту историю рассказывают молодым как легенду. Но никто среди ндоробо больше никогда не был замечен ни в воровстве, ни в обмане.
— Ндоробо считают общественной собственностью только мед или все, что получают от природы? — спросил я.
— Э, бвана, теперь на все твои вопросы будут отвечать сами ндоробо, — ответил Тивас. — Мы добрались до их селения.
На кого же похожи ндоробо?
Ндоробо оказались пещерными жителями. Селение представляло собой скопление глубоких естественных ниш в красноватых скалах. А поскольку для всех пещер не хватило, ндоробо натаскали сверху камней и кое-где у плоских скальных стен соорудили нечто вроде гротов, также служивших им жилищами. У входа в каждую каменную обитель еще теплился костер, оставшийся, очевидно, с ночи. Из крайней пещеры вышел крепкий худощавый старик в накидке из шкуры и протянул мне руку.
— Я очень сожалею, что мои самострелы вчера убили твоего ишака, — начал он. — Но везде свои порядки. Ведь когда я впервые попал в город, то тоже не знал, что надо останавливаться перед потоком машин. Шел и все смотрел, смотрел на машины, пока не попал под колеса. Но, как видишь, отделался я легче, чем вчерашний осел. Мы уже почти съели его и, если хочешь, можем заплатить тебе за его мясо медом.