— Потому что я не только не видел собак в ваших селениях, но даже ни разу не слыхал их лая.
По лицу моего собеседника скользнула усмешка.
— В молодости я ходил как-то на охоту с одним очень богатым индийцем. Он стрелял леопардов и гепардов и как-то рассказал мне, что в его стране гепардов приручают и используют на охоте как собак. Он говорил, что собака наводит охотника только на одного зверя, распугивая своим лаем всех других. А гепард делает все молча. Он разрешает хозяину убить одного зверя, не потревожив того, что пасется поблизости. Поэтому ко второму тоже можно подкрасться и убить его.
Тогда я подумал, что, наверное, действительно не плохо охотиться с гепардом. Но позже понял, что наши собаки лучше. Хотя гепард и смел, но, когда он видит льва, его одолевает страх и он убегает, бросая своего хозяина. После этого гордый зверь никогда больше не возвращается к охотнику, и тот остается без помощника. А наши собаки, увидев льва, не убегают, а принимаются лаять, предупреждая хозяина об опасности. Только почуяв симбу[22], они позволяют себе нарушить тишину. В остальных случаях наши собаки всегда молчат. Нет львов — не слышно собак.
— Но их и не видно, — прервал я старика.
— Это другой разговор. Все, что я говорил, верно для тех лет, когда даже я был мальчишкой. Тогда у ндоробо было много умных собак и охотиться с ними было намного легче. Потом наступило «страшное время», и почти все наши собаки подохли.
«Страшное время» — термин, слышанный мной от многих стариков кенийцев. Это целое десятилетие — с 1896 по 1907 год, когда на землях Восточной и Центральной Африки, пораженных сильной засухой, свирепствовали невиданные по своим масштабам эпидемии чумы, холеры и оспы. Это было бедствие, которое многие очевидцы по своим разрушительным последствиям сравнивают лишь с сильным землетрясением. Особенно пострадали от засухи, голода и болезней нилотские племена, заселяющие и без того вечно страдающие от безводья засушливые территории Кении. Английский колониальный чиновник Д. Ачер, например, путешествовавший по стране самбуру и туркана, видел «целые деревни с прекрасно сохранившимися строениями, среди которых лежали десятки, а то и сотни скелетов людей, обглоданных падалеедами. Гордые и независимые люди, даже умирая, не выпускали из рук копья, которые лежали параллельно скелетам». Погибло чуть не девяносто процентов поголовья буйволов, около сорока тысяч антилоп — ориксов и канн. В Южную Африку для спасения домашнего скота белых колонистов из Германии был вызван знаменитый микробиолог, первооткрыватель туберкулезной палочки Роберт Кох, который организовал массовые противочумные прививки скота. В Кении же никто не помогал ни самбуру, ни туркана, ни масаям, которые потеряли почти весь скот. Целые племена покинули свои земли, спасаясь от чумы и оспы. Невиданная вспышка эпидемии, ослабившая военную мощь и хозяйство большинства кенийских народов, по времени совпала с началом английской колонизации Кении и в значительной степени облегчила Великобритании захват этой страны. Когда эпидемия затихла и кикуйю, масаи и самбуру начали возвращаться на свои прежние плодородные земли, они обнаружили, что те уже захвачены колонистами.
После эпидемий катастрофически расплодились шакалы и гиены, поедавшие трупы людей и животных. Когда болезни поутихли и трупов стало меньше, огромные стаи этих наглых падалеедов начали буквально терроризировать людей, истребляя уцелевшие стада. Лишь вмешательство природы, решившей восстановить равновесие живого, приостановило их разбой. Последним аккордом «страшного времени» была эпидемия собачьей чумы, вспыхнувшая в 1906 — 1907 году среди шакалов и гиен и перекинувшаяся на домашних собак африканцев.
— Неужели за период «страшного времени» ндоробо лишились всех своих собак? — поинтересовался я.
— Да, хороших собак, тех, что не лают, когда не надо, почти всех. Эти собаки жили у ндоробо, охотившихся в зеленых горных районах, где у соседних племен было много скота и где болезни были особенно жестоки. Конечно, немного собак осталось, и если бы все было как прежде, собячий род оправился бы и размножился так же, как это случилось с буйволами или ориксами. Но пришли вазунгу и запретили нам охотиться. Они начали стрелять наших собак, поскольку они хорошо помогали нам в охоте. Потом вазунгу выдумали, что мы должны платить налог за то, что имеем собак. Кое-кто продолжал тайно охотиться и попробовал платить налог, но тем самым выдал сам себя. Англичане сразу поняли, что именно тот ндоробо, кто платит налог, — браконьер. В общем собак держать стало невыгодно и опасно и их становилось все меньше и меньше. Последних нелающих собак я видел в горах Кулал и Ньиру два сухих сезона назад у тамошних мганга.
— Ну а «плохие» собаки, те, которые лают, есть сейчас у ндоробо?
— Здесь, в горах Ндото, сейчас нет. Но недалеко отсюда, у ндоробо гор Ньиру, еще можно наслушаться их брехни, — сказал Сенгида.
— Ты сможешь проводить меня в эти горы?
— Пойдем, если хочешь, — ответил он. — А сейчас пора спать.
— Как назывались собаки, которые не лаяли?
— Мбва мамвиту, — подумав, ответил старик.
— А как называются лающие собаки?
— Мбва кали, — уже из пещеры крикнул он.
«Мбва мамвиту», «мбва кали» — это, конечно, не породы собак, а их описательные названия на языке суахили. Мбва мамвиту — «лесная собака», мбва кали — «злая собака».
Что подразумевается под «злой собакой», я еще не знал, но с немой «лесной собакой» я уже встречался у пигмеев лесов Итури и Рувензори. Лесные охотники, подобно ндоробо, пигмеи очень ценят своих беззвучных четвероногих помощников и никогда не соглашаются выменять их ни на какие диковинные товары, предлагаемые их высокорослыми соседями. Это темно-коричневое короткошерстное смышленое существо с лисьей мордой и коротким, вечно виляющим хвостом чаще всего используется пигмеями при охоте на небольших антилоп, которых стая «лесных собак» загоняет в их сети. Чтобы знать, откуда безмолвные собаки гонят дичь, пигмеи надевают на них деревянные колокольчики.
Во франкоязычных странах Африки эту собаку называют басенжи — «дикая», и под этим названием она, возможно, известна и нашему читателю по переведенной у нас книге Л. Грина «Последние тайны старой Африки». Грин приводит и употребленное оле Сенгида название этой собаки — «мбва мкубва, мбва мамвиту». Однако, очевидно не зная суахили, он неправильно переводит это название, как «прыгающая вверх и вниз», тогда как оно означает «собака большая, собака лесная».
Интересно утверждение Л. Грина, что в гробнице Тутанхамона обнаружены рисунки, где изображены басенжи в ошейниках с драгоценностями. Из пирамид фараонов пятой династии извлечены забальзамированные, пропитанные благовониями басенжи, закутанные в тонкую льняную материю. Очевидно, немые собаки были любимцами древнеегипетских владык.
На рисунках из гробниц обращает на себя внимание то, что за поводки, прикрепленные к драгоценным ошейникам басенжи ведут… карлики. Так не пигмеи ли это? Ведь известно, что древние египтяне были знакомы с пигмеями. Сохранилось, например, письмо фараона XI династии Неферкара, в котором упоминается о пленном пигмее, мастере танца. Не вправе ли мы допустить, что прирученная в сердце Африки басенжи вместе с пигмеями была доставлена в Древний Египет примерно четыре тысячи лет назад?
С другой стороны, не может ли «собака времен фараонов» служить подтверждением предположения некоторых ученых о близости двух охотничьих племен Африки — пигмеев и ндоробо, доказательством того, что некогда эти загадочные племена жили рядом и использовали одну и ту же породу собак?
Лоуренс Грин считает, что нелающие помощники охотников, в одних частях Африки называемые «басенжи», а в других — «мбва мамвиту», принадлежат к одной и той же породе. Да и весьма редкая для собаки привычка воздерживаться от лая, присущая как басенжи, так и «лесной собаке», говорит в пользу того, что вряд ли это разные породы.
Через два дня Сенгида, долго петляя по только ему известным тропам, вывел меня к горам Ньиру. И тогда, увидев мбва кали ндоробо, я перестал сомневаться, собаки какой породы приветствовали нас сдержанным подвыванием. То были собаки койкоинов — готтентотские собаки, которых я видел в стойбищах бушменов.