За Лаисамисом исчезают холмы, пропадает древесная растительность. Теперь машина, часто теряя управление, начинает «плыть» по песку. Это первый признак близости пустынь Кайсут, Короли и Чалби, окружающих с востока и севера Марсабит.
Дорог через эту идеально гладкую песчаную равнину нет. Поверхность песка, нарушенная хоть раз, делается почти непроходимой в течение нескольких лет, пока не выпадет дождь и вновь не выровняет поверхность. Поэтому каждый водитель пытается ехать не по колее, вырытой машиной его предшественника, а чуть поодаль, параллельно ей. Так возникают расширяющиеся из года в год, от одного дождя до другого, «автострады» шириной по нескольку километров.
Вдали над идеально плоскими песчаными равнинами висят миражи: причудливые очертания горных склонов, покрытых лесом, или колышащиеся воздушные озера. По ним, словно древние ладьи, плывут верблюды. Их недаром называют кораблями пустыни. Кочевники вьючат на них шатры, в том числе и длинные палки-подпорки, на которые крепят свои жилища. Эти три шеста, торчащие над вереницами верблюдов, и правда придают им вид кораблей, опустивших в штиль паруса.
Верблюды — это уже не миражи. Выстроившись в длинную стройную цепочку — хвост впереди идущего верблюда связан с уздечкой идущего сзади, — медленно и торжественно шествуют они по пустыне. Впереди, рядом с верблюдом-вожаком столь же торжественно шествует женщина. Именно «шествует», потому что женщины в этих краях не ходят обычной поступью.
Это караван рендилле. И узнать это нетрудно, потому что в Восточной Африке, а может быть, и во всем мире только женщины рендилле сооружают себе такую величественную прическу. Она напоминает огромный петушиный гребень, который начинается на затылке, пересекает по центру голову и оканчивается, слегка нависая, надо лбом. Основой этого странного сооружения служит глина и охра, однако сверху его нередко прикрывают собственными волосами. Такой гребень носят все женщины-рендилле со дня рождения их первого сына. Его убирают лишь после того, как сын пройдет обряд инициации, или в случае смерти мужа. Тогда женщины начинают заплетать свои волосы в многочисленные тонкие косички, собираемые сзади в пучок.
Потом пелена пыли скрывает от меня плывущий по пустыне караван: это навстречу, прямо через то место, где только что дрожало озеро-мираж, на бешеной скорости едет грузовик. По мере приближения я начинаю различать в нем военных, которые, размахивая руками, воспроизводят жест, которым обычно кенийские полицейские приказывают водителю остановиться. Я нажимаю на тормоза, и тут же меня окутывает пелена тончайших песчинок. Жду, с ужасом думая, какое облако пыли поднимется, если рядом затормозит грузовик.
Минут пять мы не видим друг друга, потом из молочной пелены показывается силуэт человека с автоматом наперевес.
— Ваши документы, — требовательным тоном произносит он.
Я протягиваю ему заранее приготовленные бумаги. Он бегло просматривает их, обходит машину, записывает номер.
— Все о’кэй, — берет он под козырек. — Но должен вас предупредить, что несколько дней назад рядом на пластиковых бомбах, оставшихся со времен операций «шифта», подорвалась машина с охотниками-американцами. Если вы не хотите разделить их участь, следуйте за нами точно по колее нашей машины.
— О’кэй, — говорю я, понимая, однако, что ничего хорошего из этой затеи не получится. Колея грузовика гораздо шире, чем у моего автомобиля, к тому же по разрытому песку он не пожелает двигаться.
Но оказалось, что мои дела обстоят еще хуже: раз остановившись, моя машина вообще не желает сдвигаться с места, она уже увязла в песке. Таков закон езды по пустыне. Она гонит, гонит, гонит вперед, не разрешая остановиться, как бы желая, чтобы редкий автомобилист, осмелившийся нарушить ее покой, поскорее убрался за ее пределы.
Солдаты берут меня на буксир и волокут за собой с десяток миль. Облик мест, которые мы проезжали, оставался для меня полной загадкой. Однако, судя по густоте клубов пыли, вздымавшихся из-под колес грузовика, можно думать, что кругом была все та же песчаная равнина.
Потом в клубах пыли начало показываться голубое небо, по дну машины заколотили первые камешки, замелькали деревца акаций. Выбравшись на каменистую дорогу, грузовик остановился. Дорога вела вверх, в глубь горного массива Марсабит. Словно огромный зеленый шатер, возведенный руками человека, возвышается он почти на полторы тысячи метров над желтой пустыней.
Край огромных возможностей
Первым европейцем, издали увидавшим зеленый массив Марсабит, был венгр Телеки. А первым поднялся по его склонам в 1894 году англичанин Артур Ньюман. Его появление ознаменовалось началом массовой бойни слонов в лесах этого вулканического массива. Один Ньюман увез отсюда больше двухсот бивней. Однако и после «открытия» Марсабита европейцы очень редко появлялись здесь. В начале века требовалось три месяца для того, чтобы из Найроби или с побережья добраться до этих мест. Европейцев, рискнувших пройти через земли воинственных рендилле и боран, обычно сопровождали тридцать-пятьдесят вооруженных аскари. В 20-х годах была учреждена «почтовая связь» Марсабита и селений, лежащих у эфиопской границы, с Найроби. Четыре-пять недель тащились почтовые ослы и верблюды, чтобы доставить корреспонденцию до столицы. Дважды в месяц почтовый караван проходил по узкой тропе, которую затем расширили и превратили в дорогу, обозначенную на кенийских картах как «труднодоступную». Однако мало кто отваживался по ней ехать, редко кто из европейцев проникал в мрачные леса Марсабита.
Это чудо, какие контрасты создают горы, воздвигнутые природой посреди пустыни! Жаркие пустынные равнины, неспособные заставить несущиеся над ними облака отдать свою влагу, получают в год всего лишь двести пятьдесят миллиметров осадков. За два месяца влажного сезона бывает три-четыре дождя, остальные же десять месяцев на землю не падает ни капли. Разогревшиеся над равнинами горячие воздушные массы, наталкиваясь на прохладные склоны Марсабита, отдают им свою влагу. Здесь выпадает осадков почти в четыре раза больше, чем на равнинах, и идут они систематически. Поэтому на бесплодных песках равнины развивается пустыня, а на плодородных вулканических почвах склонов вулкана — буйные влажные вечнозеленые леса. Леса завалены сухостоем и почти лишены подлеска. И живые, и мертвые деревья покрыты мхами. Бородатые лишайники, фестонами свисая с ветвей, развеваются по ветру, словно флаги. Из вечнозеленых деревьев, преобладающих в лесных зарослях Марсабита, наиболее часто встречаются породы с ценной цветной древесиной. Большинство этих деревьев не имеет русских названий, а все местные их наименования начинаются с буквы «м». В суахили и большинстве других местных языков существует специальный грамматический класс «деревьев», признаком которого и служит префикс «м». Это мутикани, муироси, мутендера, муньенье, мутанта, мукиндури, мухуга. Из листопадных облик этих лесов определяет капский каштан, мутома, мукарара, макарарате. Среди зарослей этих густых лесов скрывается множество кратерных озер, часть из которых в самую сухую пору высыхает. Особенно много озер, водопадов и источников на дне двух кратеров-близнецов — Чоппа Гоф и Гоф Бонголи (гоф - это местный термин, в переводе означающий «кратер»).
Их берега порой бывают сплошь покрыты ярким ковром бабочек, поднимающихся сюда снизу. Вслед за бабочками слетаются на озера птицы. А вечером, когда утихает щебетанье пернатых и над замерзшим вулканом опускается тишина, из густых зарослей кустарников, покрывающих дно кратеров, появляются на водопой небольшие стада красавиц куду — больших куду, как называют обычно зоологи этих винторогих антилоп в отличие от малых куду. Сейчас во всей Кении сохранилось не больше двухсот больших куду, причем примерно треть из них нашли себе убежище на склонах Марсабита.