— Чаще всего эти названия давались по имени родов или даже отдельных семей, которые пасли здесь свой скот, — объяснил Абдуррахман. — Семья или несколько семей, связанных кровным родством по отцу, называются у нас «рер» или «кария». Каждый рер имеет свои легенды и сказания, которые хранят имя нашего общего предка. Его имя носит и сам рер, и название равнины, на которой они пасут скот.
— Значит ли это, что такая равнина является собственностью той семьи, которая пасет на ней скот? — спросил я.
Очевидно, вопрос оказался сложным, потому что, прежде чем ответить на него, юноши долго что-то обсуждали и спорили.
— Все зависит от того, что это за семья, — наконец начал Абдуррахман. — Если семья или род, к которому она принадлежит, имеют много скота и этим скотом подкрепляется богатство и могущество племени, ее никто не сгонит с земли. Если надо, она даже может перегнать свои стада на равнины соседей, у которых мало скота. Вообще же границы между «владениями» как отдельных семей, так и родов и племени, в которые эти семьи входят, очень неточные. Отсюда и бесконечные племенные войны, споры из-за пастбищ и колодцев, кровавая месть, которыми так богато наше прошлое.
— Значит, те семьи, которые имеют много скота, могут рассматривать пастбища как свою собственность. А те, у кого скота мало, не имеют права постоянно владеть землей?
— Получается, что так, — подумав, ответил Абдуррахман.
— А что значит богатая семья в этих местах?
— Есть семьи, имеющие по две тысячи верблюдов. Это очень богатые семьи, — включился в разговор Юсуф.
— А что обычно имеет бедная семья?
— Это зависит от племени. В тех племенах, которые давно кочуют по «углу», даже бедная семья имеет около двадцати верблюдов. Но те племена, которые поселились здесь недавно, например мурре — гораздо беднее. Они пришли в Мандеру в тяжелые для них годы, почти без скота и быстро сделались вассалами более крупных племен, например гурре. От деда я слышал, что, стремясь уберечь свои пастбища и желая оставить мурре в зависимом от себя положении, гурре вообще запретили им разводить верблюдов. Они владеют только овцами и называются поэтому кель ули — «овечьи люди». Это племя очень бедных людей.
— Кто решает такие вопросы, как позволить или не позволить мурре иметь верблюдов, или, например, о том, следует ли предоставить возможность богатой семье пасти свои стада на землях бедняков?
— Это дело шейхов.
— Их избирают?
— Да, каждый год, на собрании старейшин.
— Однако, наверное, все время избирают одних и тех же лиц? — подтолкнул я собеседника к откровенному признанию.
— Да, так.
— И как правило, шейхи относятся к тем семьям, которым принадлежит больше всего верблюдов?
— Как правило, да, — голосом, выдающим удивление моей осведомленности, ответил Юсуф.
— Ну а кроме сотен верблюдов, что еще надо, чтобы стать шейхом?
— Надо уметь читать и писать, надо знать Коран и отстаивать верность ему, надо уметь исполнять обязанности кади[29].
Итак, в недрах общества скотоводов-кочевников зародилась прослойка богатых и относительно просвещенных феодалов, имеющих самые большие в этих местах стада. Они присвоили себе племенные земли, поставили в зависимость от себя более мелкие племена, прибрали к рукам власть и суд. Отстаивая ортодоксию Корана, они, конечно, не забывают и о себе… Используя религиозный авторитет и прикрываясь патриархальными традициями, эта племенная верхушка постепенно утрачивает свои первоначальные функции и начинает выступать в роли феодальных собственников.
— Кто пасет стада богатых старейшин и шейхов, владеющих сотнями животных? — поинтересовался я.
— Чаще всего — мурре. Старейшины разрешают им селиться на нашей земле, выпасать на наших пастбищах своих овец и коз. А за это они пасут стада старейшин, — объяснил Юсуф.
— Ну, не только мурре, — добавил Абдуррахман. — Не все в роду, к которому принадлежит старейшина, — богачи. Есть там и люди, почти не имеющие скота. Помогая шейхам, они и пасут их верблюдов. Один верблюд бедняка, двести — старейшины. Очень часто перегонять скот заставляют молодежь. Я бы и сам не попал в среднюю школу, если бы два года не гонял верблюдов одного важного старика…
До полуночи просидели мы у костра. Расставаясь, Юсуф предложил:
— Если вы завтра не уедете и решите поездить вокруг, мы с удовольствием будем вам переводчиками. Мы ведь учимся в Найроби и, разглядывая ваши карты, поняли, что сами не видели своей родной земли.
— Хорошо, — ответил я, — приходите сюда утром, часов в девять.
Кто бы мог подумать, что обстоятельства заставят нас встретиться гораздо раньше.
…В начале седьмого, когда я еще спал, кто-то заколотил по крыше моей машины. Вскочив, я увидал склонившееся над стеклом лицо Юсуфа. Он задыхался, как видно, от бега и весь дрожал.
— Эфенди[30], помогите, помогите! — едва переводя дух, закричал он. — Лев напал на мою сестру. Все мужчины с оружием ушли со скотом, вы ближе всех от места несчастья. Помогите!
Я впустил Юсуфа в машину и включил стартер. Как назло, после холодной ночи мотор долго не заводился. А надо было спешить, ведь машиной мы без риска и труда могли прогнать льва.
— Как это случилось? — спросил я, когда мы наконец сдвинулись с места.
— Моя сестра, Амина, с утра пошла к Веби Дауа за водой, но, не пройдя и двухсот ярдов от стойбища, закричала как раненая газель. Все выбежали на шум. Я увидел льва и сразу побежал сюда, потому что знал, что женщины и дети, которые остались в деревне, все равно не смогут ничем помочь.
— К сожалению, вряд ли мы успеем ее спасти. Если лев не испугался криков людей и не убежал, не думаю, чтобы твоя сестра еще была жива.
— Иншалла, — пробормотал Юсуф. — Воля аллаха. Я молю всевышнего о том, чтобы спасти хотя бы ее тело. Страшный позор на всю жизнь покроет брата, в чьем присутствии лев съел его сестру.
— И часто львы здесь нападают на людей? — спросил я.
Последнее время — нередко. Во время военных столкновений с «шифтом» они пристрастились поедать трупы, а когда убитых не стало, начали нападать и на живых людей, особенно женщин и детей. За последние два месяца — это пятый случай вблизи Мандеры.
Я вспомнил сообщения найробийских газет. Действительно, о львах-людоедах чаще всего писали из мест, расположенных между Мандерой и Ваджиром.
Еще не доехав до деревни, мы увидали бегущих нам навстречу женщин. Они что-то громко кричали.
— Они кричат, что лев утащил Амину в кусты, ближе к реке. Три старика с копьями пошли туда, — перевел мне Юсуф. — Лаксо, лаксо![31]
Я развернул машину среди кустов и вскоре нагнал старцев. Они уже увидели след и шли по нему. Рядом с вмятиной, оставленной на песке огромной кошачьей лапой, была видна капля крови.
Юсуф на ходу выскочил из машины и побежал вперед, указывая мне след. Впрочем, этого можно было уже и не делать. Не проехал я и двадцати метров, как лев сам выдал себя. Старый самец с облезшей гривой грозным рыком, очевидно, пытался остановить нас. Он сидел в колючих зарослях, а перед ним на траве спиной к нам лежало обнаженное тело Амины. Оскалив огромные желтые клыки и прищурив глаза, лев нервно поводил задом, готовясь к прыжку. Стариков с копьями не было видно. Я притормозил машину, впустив в нее Юсуфа. Теперь старый живодер был нам не страшен.
29
Кади (араб.) — представитель традиционного правосудия у мусульманских народов, — Прим. авт.
30
Эфенди (тур.) — господин. Это обращение часто можно услышать в северо-восточных районах, — прим. авт.