— Да, вы действительно опоэтизировали обычай ярада, — улыбнулся я. — И во что обходится жениху похищение драгоценности из родительского дома?
— Это зависит от племени, от материального положения жениха или от того, насколько родители невесты хотят выдать свою дочь замуж за просителя ее руки. В среднем же обычно ярад составляет около полутора-двух тысяч шиллингов.
— То есть годовой заработок бедняка или стоимость трех-четырех верблюдов, — вмешался в разговор Юсуф.
— Да, это немалые деньги, — согласился Абдирашид. — И в этом тоже смысл ярада. Коран разрешает иметь сомалийцу четырех жен, и, не будь ярада, многие мужчины сразу бы «выполнили» эту норму. А что было бы дальше? Жен надо кормить, одевать, делать им подарки. Чем больше жен, тем больше детей. А откуда взять молодому мужчине деньги на все это? Вы, конечно, понимаете, что, если я учусь в университете, моя семья не из бедных. В двадцать один год с помощью родителей я могу разрешить себе взять первую жену. Но большинству мужчин и одна жена в этом возрасте не по карману. Ярад как бы предусматривает, что мужчина может обзавестись семьей лишь тогда, когда он встанет на ноги и будет в состоянии содержать семью. Не было бы ярада — четыре жены были бы рабынями у безответственного, не способного прокормить их мужа. Жены кормили бы мужей. Что сказали бы тогда люди?
— Люди смеялись бы, — вставил Юсуф. — И еще одно. Мне кажется, что у некоторых племен сомалийцев ярад и подарки, которые семьи мужа и жены время от времени подносят друг другу, даже укрепляют брак. Ведь в случае развода эти подарки необходимо возвращать. Однако не все хотят с ними расставаться. Поэтому родственники в случае разлада в семье чаще бывают заинтересованы в том, чтобы примирить супругов, не допустить развода.
— Имеет ли женщина право вторично выходить замуж? — поинтересовался я.
— Это сложный вопрос, к которому у различных племен подходят по-разному. У мелких кушитских «племен угла» семьи бедны, и поэтому в ярад вносят свою лепту не только отец жениха, но и все его родственники. В таком случае после смерти мужа жена не может вторично выйти замуж, а переходит к старшему брату умершего. Выйти замуж по любви она может лишь в том случае, если ее семья вернет ярад семье мужа. У крупных племен сомалийцев вопрос о вторичном замужестве решают кади, шейхи и старейшины. Развод, в том числе и по желанию жены, также дается с согласия кади. Однако здесь тоже своя сложность, связанная уже не с мусульманским законодательством, а с сомалийским обычаем. Вы ведь, наверное, слышали, что у сомалийцев, так же как и у друхих народов Африканского рога — данакиль, афар, галла, практикуется зашивание девочек, или инфибюляция. Оно производится в возрасте восьми-десяти лет с помощью верблюжьего волоса. Традиция и племенные законы предписывают, что свадьба может состояться лишь в том случае, если девушка зашита.
— А инфибюляция сопровождается каким-нибудь празднеством? — поинтересовался я.
— Нет. Это сугубо семейное дело, о котором обычно даже не знают соседи. Родители девушки могут устроить лишь скромное угощение для женщин, присутствовавших при зашивании. Операцию обычно проводят повитухи из мигдан — касты отверженных.
За разговором я не заметил, как доехал до Эль-Вака — «колодцев богов». Так называется самый крупный населенный пункт на границе с Сомали, выросший вокруг многочисленных колодцев и источников, выбивающихся из известняков.
Обычно поездка сюда по однообразной пыльной равнине тянется утомительно долго. Но сегодня я и не заметил времени. Двенадцать часов за рулем пролетели незаметно.
Мы остановились перекусить у владельца небольшой лавки — какого-то дальнего родственника Юсуфа. Моя просьба дать мне стакан козьего молока вызвала небольшое замешательство. Желание гостя — закон, но доить коз, согласно другому закону, было некому, потому что это сугубо женское занятие. Исстари верблюдов доят только мужчины, коров — юноши, мелкий скот — женщины. Но ни одной представительницы прекрасного пола в лавке не оказалось.
Я заверил хозяина, что люблю верблюжье молоко еще больше козьего. Его пьют здесь пополам с чаем, сдабривая специями и добавляя немного жира. Пара кукурузных лепешек и это питье — обычная еда сомалийцев.
У дегодия свадьба
В предвечернее время на дороги кенийских равнин из окрестных зарослей всегда и повсюду выходит множество турачей. Но такого количества этих наземных птиц, напоминающих не то фазана, не то куропатку, я никогда не видел. Сотни турачей бежали перед машиной, почти вплотную подпуская ее к себе, а затем свечой взвивались вверх, громко и часто хлопая крыльями. Они пролетали с полтора десятка метров, приземлялись и вновь, переваливаясь с бока на бок, бежали по дороге. Эти птицы, особенно самцы, привлекательны не только своим пестрым оперением (природа с необычайным вкусом одела их в серовато-черные перья, усыпанные белыми круглыми пестринами). Турачи обладают к тому же исключительно вкусным мясом и во многих районах Кении уничтожаются банту в огромных количествах.
— Дегодия не употребляют в пищу птицу, — пояснил Юсуф.
— А дичь вообще?
— Это можно. Но только в том случае, если из нее правильно выпущена кровь. Подстреленную антилопу надо положить так, чтобы ее голова была повернута к Мекке. Затем над ней произносят заклинания и разрезают ей горло. Только такая дичь пригодна для сомалийского стола.
Было уже совершенно темно, когда мы въехали в Такабба. Отец Абдирашида — величественный старец с библейским лицом, обрамленным красной, выкрашенной хной бородой, церемонно раскланявшись, приветствовал меня.
— Галаб уа наксан[32] — прижимая мою руку к своему сердцу, произнес он.
— Уа фина[33] — отвесив поклон и положив его руку на свою грудь, ответил я на сомали. — Мафаида?[34]
Мои попытки придерживаться местного этикета и обычаев вызвали всеобщий восторг. Однако сомалийцы необычайно чуткий и корректный народ, и очевидно подозревая, что дальше традиционных приветствий мои познания в их языке не идут и не желая ставить меня в неловкое положение, старик тут же перешел на английский. Он осведомился, не устал ли я в пути, какое молоко предпочитаю пить на ночь, и выразил надежду, что жизнь в его доме будет для меня приятной. Затем проводил в шатер, отведенный для меня и Юсуфа. Жилища, построенные из толстых веток и покрытые циновками и шкурами, сомалийцы называют «аггар».
Тусклый свет масляной лампады освещал полукруглый свод шатра. Устав с дороги, мы сразу же улеглись отдыхать. Как и во всех богатых сомалийских семьях, спали здесь на кроватях, правда особой конструкции. Матрац, ангарабе, представляет собой деревянную раму, на которую натянуты мягкие и упругие ремни из кож. Они не впиваются в тело, а, словно гамак, легко поддерживают его в воздухе, давая возможность прекрасно отдохнуть и расслабиться.
Гибкая молодая женщина, тенью скользнув у входа, поставила глиняный кувшин с холодной водой и выдолбленный из цельного ствола пальмы таз для умывания. Затем у порога появляется другой таз, на этот раз с едой: козлятина с рисом, финиками и кисловатыми семенами баобаба, лепешки из проса, козье молоко пополам с чаем, корицей и гвоздикой.
Пряный чай жжет рот, першит горло, но зато через десять минут усталости как не бывало. Мы сидим с Юсуфом у порога, под расцвеченным фантастическим количеством звезд небом и наблюдаем за жизнью стойбища, готовящегося к свадьбе.
— Какие события предшествовали начинающимся завтра торжествам? — спросил я.
— Прежде всего Абдирашид увидел красивую девушку, полюбил ее и решил, что она должна стать его женой, — лукаво улыбнулся Юсуф.