Под плавную мелодию, выводимую мужским хором и лишь изредка нарушаемую ударами барабанов, плывут по песку девушки. Врожденная стройность, яркая броская внешность подчеркнуты красотой нарядов. Широкие длинные юбки из тонкой, чувствующей любое дуновение ветра ткани, называемой здесь «фута бенадир», в тон им яркие «гамбос» — куски материи, которыми плотно обертывают бедра, грудь и правое плечо; левое остается кокетливо открытым. На голове — накидки из тончайшего шелка или нейлона, усеянные пестрыми цветами или искрящиеся золотистыми нитями.
Какое буйство красок! Изумрудные, фиолетовые, электрик, кармин — самые яркие, самые сочные тона. Медленно, легко скользя, извивается по песку цепочка, но ни одна пылинка не поднимется при этом в воздух. Легкие яркие ткани трепещут, раздуваются на ветру и кажется, что кружатся в хороводе не люди, а огромные бабочки.
Мужские танцы более быстрые, более темпераментные. Откинув назад голову, украшенную ярким тюрбаном, отбивают такт выстроившиеся в шеренгу мужчины. Женщины бьют в барабаны (только у сомалийцев можно увидеть их у тамтамов) и поют. Им вторит бубен, в который бьет главный танцовщик. Он выходит в центр и пускается вприсядку. Остальные, образовав круг, бегут, хлопая в ладоши над головами в такт бубну. Из-под ярких шелковых фута мелькают худощавые сильные ноги, выделывающие замысловатые па.
Но вот замужние женщины садятся у тамтамов, мужчины берут в руки бубны, и начинаются парные танцы. Юноши, приосанившись, становятся напротив девушек. Взявшись за руки они медленно идут навстречу друг другу, раскачиваясь и протяжно ухая. Когда цепочка юношей и девушек приближается друг к другу на расстояние вытянутой руки, раздается внезапный рокот тамтамов. Юноши мгновенно подпрыгивают вверх, а девушки, напротив, опускаются перед ними на колени. Юноши продолжают прыгать, девушки, сидя на земле, плавно раскачиваясь, кланяются им…
Баджир — город ремесленников
Ждать целых семь дней, когда молодая жена выйдет из брачного шатра, у меня не было времени, поэтому, пожелав Абдирашиду счастливой семейной жизни, я уехал с Юсуфом в Мандеру. Обратно мы возвращались уже не через Эль-Вак, а через Ваджир — крупнейший город сомалийцев Кении с населением в «целых» девять тысяч человек. Вокруг города почти повсюду на поверхность выходят известняки, свидетельствующие о том, что когда-то равнины Сардиндида, Вахадима, Горадуди, Боджи, Дида Гоочи, посреди которых он лежит, служили дном теплой морской лагуны. Мельчайшая известняковая пыль даже в безветренную погоду висит в воздухе. Иногда в полдень, когда солнце стоит высоко в небе и царит полное безветрие, содержание пыли в воздухе вдруг увеличивается. Это наступает «сухой туман» — явление, хорошо известное в пустынях. Видимость сокращается до того, что обычно пугливые в этих незаповедных местах газели геренук стоят на дорогах, вплотную подпуская к себе машину, или сами заходят в город, не различая, что происходит в десяти метрах от них.
Ваджир — белокаменный город из известняка, поднявшийся из раскаленных песков подобно сказочному миражу из «Тысячи и одной ночи». Он не похож ни на один из кенийских городов: ажурные минареты, сверкающие белизной зубчатые стены белых мечетей со склонившимися над ними финиковыми пальмами, глухие слепые коробки побеленных глинобитных арабских построек… Все это напоминает скорее Саудовскую Аравию, чем африканскую Кению. А люди! Нигде в Африке я не видел столь красивого и гордого народа, как в этом забытом всем миром городке. Царственная стать, точеные, я бы сказал греческие, черты лица, шоколадная кожа — таковы обитатели этих районов Кении — кушитские племена марехан, галла и дегодия. Мужчины подобно арабам ходят здесь в длинных галебеях и белоснежных фесках, украшенных ювелирнотонким серебряным орнаментом, а женщины — в длинных платьях, поразивших меня яркостью рисунка и смелостью сочетаний тонов. Шумные многоголосые перекрестки Ваджира, заполненные людьми, кажутся гигантским цветником.
В Ваджире сходятся пять пыльных дорог и с полсотни верблюжьих троп. Кочевников притягивают сюда десятки колодцев и водопоев, образовавшихся в известняках. Самый большой искусственный водопой, уар, расположен почти в центре города. Целый день, от восхода до захода солнца, дюжина здоровенных мужчин вытаскивают бурдюками из глубокого колодца холодную воду и выливают ее в бетонный желоб, по которому вода течет в уар. И у желоба, и вокруг уара, вытягивая длинные шеи и расталкивая друг друга, пьют верблюды. От зари до восхода под беспощадным солнцем тянут мужчины из-под земли на жаркую поверхность холодную воду. Это адов труд. Но отдохнуть нельзя, потому что к уару идут и идут длинные караваны. Время от времени мужчины лишь разрешают себе использовать один бурдюк и обливают друг друга водой. Тогда солнце начинает играть в капельках воды, искрящихся на их мускулистых бронзовых телах, и мужчины выглядят сказочными великанами, дающими жизнь пустыне.
Интересное совпадение (возможно, объяснимое историческими связями двух древних народов — греков и сомалийцев): на языке сомали био значит «вода», а по-гречески био — «жизнь». «Вода» и «жизнь» — синонимы в этих местах. Мужчины, достающие воду из-под земли, все время поют. Их песнь бесконечна, как струйка воды, льющаяся из тяжелых бурдюков, как жизнь, вспоенная этой водой. Припев песни, состоящий из странной смеси языков сомали и суахили, звучит жизнеутверждающе и бодро: «Апана био дамаи, апана био дамаи!» — без устали повторяют мужчины. — «Вода не кончится, вода не кончится!»
Вода здесь ценится больше, чем хорошие пастбища, и поэтому на скудных землях вокруг Ваджира селится множество кочевников. Они «кочуют за дождем», но, когда дождь убегает от них, поворачивают на известняковые равнины Боджи и Горадуди. С севера племя аджуран, а с юга — огаден гонят к Ваджиру свои стада. Аджуран в Кении около пятнадцати тысяч, огаден — в шесть раз больше. Это они продают скот на знаменитых ваджирских ярмарках, где порой сосредоточивается до пятидесяти-шестидесяти тысяч голов верблюдов и коров.
Вслед за кочевниками и торговцами поближе к ярмарке стягиваются в Ваджир сомалийские ремесленники. Это люди со сложной судьбой; большинство ремесленников на сомалийских землях принадлежит к кастам отверженных. Их три: тумал — каста кузнецов и изготовителей амулетов, предназначенных для отпугивания злых духов; мигдан — каста охотников и кожевников; ибир — каста знахарей и певцов. Женщины-ибир, кроме того, принимают роды и зашивают девушек у сомалийцев.
Членов этих каст можно встретить повсюду на сомалийском севере Кении. Люди охотно пользуются плодами их труда, но считают их париями, изгоями общества. Им не разрешают жить в стойбищах, с ними сомалиец не сядет за один стол.
«Никогда свободный сомалиец не войдет к кузнецу, не пожмет ему руку; никогда не отдаст ему в жены женщину из своей семьи и не возьмет его дочь», — писал еще в 1905 году английский этнограф Р. Солкелд об отношениях скотоводов сомалийцев к кузнецам-тумал. С тех пор положение мало изменилось.
В чем причина подобного отношения к кузнецам? Скорее всего, в том независимом, отличном от положения общинника-скотовода образе жизни, который на протяжении веков вели тумалы, в их таинственном ремесле, которое «заставляет огонь отбирать металл у камня» и, следовательно, в представлении кочевника связано с черной магией, колдовством и злыми силами. Само это ремесло, заставляющее «общаться с огнем», издревле вселяло страх. Сомалийцы, так же как и большинство других африканских народов, не видели различий между магической и загадочной для них силой кузнеца, с одной стороны, и колдуна, знахаря, вызывателя дождя — с другой. Для самих же ритуальных лидеров кузнец был могущественным конкурентом в борьбе за авторитет среди соплеменников, причем у многих западноафриканских оседлых племен кузнец даже вышел победителем из этой борьбы, присвоив себе функции колдуна. Это и понятно, потому что оседлому земледельцу, по своему экономическому укладу стоящему ступенькой выше скотовода, свой кузнец, свой ремесленник, производящий орудия труда, был необходим. У кочевников же вся нужда в металлических изделиях сводится к копьям для мужчин и украшениям для женщин. Это-то и помогло ритуальным лидерам большинства нилотских и кушитских племен, играя на суеверии соплеменников, превратить кузнецов в отверженных и тем самым не давать «людям огня» возможности конкурировать с ними.