«Женские деревни» земледельцев аулихан, особенно в тех местах, где они строят каналы, бывают немного больше стойбищ кочевников. Местами вдоль реки стоят тридцать-сорок мундулло — цилиндрических хижин под соломенной конусовидной крышей. Рядом с жилищами нередко можно увидать влетеные квадратные сооружения, напоминающие огромные корзины. В них аулихан держат новорожденных телят, которых мужчины не рискнули взять с собой на болота. Для малышей в деревне оставляют также несколько дойных коров. Однако никаких других подсобных помещений вокруг мундулло не строят. В отличие от земледельческих племен банту, окружающих свои жилища многочисленными амбарами и складами на сваях, аулихан хранят зерно под землей, в ямах, выстланных сухой травой и засыпанных толстым слоем прокаленного солнцем речного песка. Сырость, грызуны и насекомые приносят большой урон таким хранилищам.
Расположенные посреди болот стойбища мужчин называют «верблюжьими лагерями». Они представляют собой две круглые площадки, обнесенные срубленными колючими кустами и расчищенные от травы. На одну из них, которая побольше, загоняют скот, а на другую, поменьше, ставят шатры. Порой верблюжьи лагеря расположены в двадцати-тридцати километрах от мундулло, однако ежедневно мужчины доят весь скот и отвозят молоко в деревню, где женщины приготавливают из него порошок или масло. Тридцать километров на верблюде — это целый день. Да еще жара и тряская дорога… Меня всегда интересовало, что остается от молока, транспортируемого таким образом в калебасах через пустыню.
Но как-то в деревне аулихан меня угостили таким только что доставленным из пустыни молоком, и, к моему удивлению, оно оказалрсь совершенно свежим. Сомалийки рассказали мне о средствах, с помощью которых они «консервируют» молоко. Кочевники прекрасно знают скудную растительность своего края и давно-давно распознали ее полезные свойства. Некоторые пустынные колючки, брошенные в костер, горят ароматическим дымом. Над костром развешивают калебасы, и этот дым, окуривая их, пропитывает стенки сосудов веществами, предохраняющими от скисания. Дым других растений обладает дезинфицирующими свойствами. Ведь в пустыне нет возможности расходовать влагу на мытье калебасов и посуды. Обработка ароматическим дымом заменяет здесь воду. Над дымом развешивают одежду и белье, когда их нет возможности постирать; над ним склоняются женщины, желая придать приятный запах и блеск своим волосам. Дым служит здесь духами и мылом.
Да и нечего удивляться этому, если вспомнить, что сомалийские районы Кении — это южная периферия легендарного Пунта, знаменитой «Страны благовония», куда еще древние египтяне посылали свои корабли и караваны за миррой, ладаном и ароматическими смолами. Многие ученые, в том числе выдающийся русский востоковед академик Б. А. Тураев, считают, что загадочный Пунт — это Сомали, а пунтийцы — прямые предки современных сомалийцев. Правда, главные районы, где растут благовонные деревья, принесшие славу Пунту, находятся на «самом конце» Африканского рога — в Миджуртинии. Однако традиция использования ароматических веществ подтолкнула и южных, живущих в Кении сомалийцев обратить внимание на растения, покрывающие их скудную землю, и найти среди них те, которые могли бы заменить им миджуртинские виды. Кстати, в Восточной и Центральной Африке я сталкивался с широким применением благовоний в быту лишь среди тутси Руанды и Бурунди. У восточных кушитов существуют также специальные «мужские» травы и смолы. По вечерам, собравшись у костра после утомительного перехода через пустыню, мужчины любят положить себе под язык кусочек смолы мурр, которая прекрасно восстанавливает силы и заживляет раны. Для воскурений богатые кочевники используют прозрачную, как слеза, смолу бейхо, а бедняки довольствуются тем, что жуют или курят чад — траву, содержащую наркотические и возбуждающие средства. Она как рукой снимает усталость и сон и настраивает курильщиков на романтический лад. Покуривая чад, сомалийцы всю ночь могут просидеть у костра, сочиняя баллады о своих прекрасных женщинах или храбрых воинах или просто ведя неторопливую беседу.
У сомалийцев удивительно развито чувство уважения к собеседнику. Можно говорить часами, и все внимательно будут слушать оратора, никто никогда не перебьет его. Эта своеобразная «демократия у пастушеского костра» во многом, по-моему, отражает национальный дух сомалийцев свободных и независимых, законно гордящихся своими традициями, и в то же время терпимо, с интересом и пониманием относящихся к обычаям и культуре других.
Наездившись днем по болотам, я каждый вечер возвращался в один и тот же «верблюжий лагерь» и с нетерпением ждал этих ночных часов у костра. Стройные красавцы в тюрбанах рассаживались у огня, раскуривая свои трубки с чадом и с полчаса блаженно молчали. Потом курево начинало действовать на них. По очереди вставая, они нараспев декламировали сочиненные тут же, у костра, стихи. Так продолжалось до полуночи. Затем поэтическая часть заканчивалась и начиналась неторопливая беседа. Мужчины сидели у костра неподвижно, как изваяния, внимательно слушая говорящего. Лишь изредка кто-нибудь вставал, чтобы подбросить в костер пару лепешек верблюжьего навоза. К сожалению, более ароматного средства, отпугивающего слетающихся с болот комаров, в «Стране благовоний» еще не знают. Где-то около четырех холод, от которого аулихан по ночам страдают больше, чем днем от жары, загонял их в шатры. А в шесть они уже начинали доить верблюдиц…
На восьмой день кочевники навьючили на верблюдов шатры и погнали своих коров, съевших всю траву вокруг, на новое пастбище. А я, переночевав у опустевшего костра, отправился на юго-запад, в Национальный парк Меру — один из наиболее труднодоступных и интересных среди знаменитых кенийских заповедников.
«Добрый день, мистер Адамсон»
У входа в палатку лежал огромный гривастый лев. За ним, спиной к двери, у стола сидел красный от загара человек. Он курил трубку и быстро печатал на машинке.
— Мистер Адамсон! — окликнул я.
Красный человек оглянулся, перешагнул через льва и направился ко мне.
— Простите за беспорядок и за то, что не могу предложить даже стула. Мы доживаем здесь последние дни, лагерь эвакуируется на Найвашу. Но вы входите, входите… Бой не тронет. Вы, наверное, читали в газетах, что с ним приключилось несчастье. Лев решил полакомиться слишком большим буйволом и тот распорол ему бок. Джой нашла Боя всего лишь в миле от лагеря. Лев был парализован, так что она даже побоялась оставить его одного: гиены уже собирались приняться за пиршество.
Думаю, что многие смотрели кинофильм «Рожденная свободной» и знают, что Джой, жена мистера Адамсона, — автор Широко известной у нас книги «Рожденная свободной», Джордж Адамсон — создатель и воспитатель «кинотруппы» львов, снимавшихся в фильме, сделанном по повести Джой; Бой — лев-артист, сыгравший главную роль в этой прекрасной кинокартине.
Те, кто читал «Рожденную свободной», поняли, что повесть эта не только о судьбе благородной львицы Эльсы, выращенной в семье Адамсонов. Это и автобиография самих Адамсонов. Потому что с тех пор, как в их домике на окраине сомалийских равнин появилось это умное и гордое животное, с тех пор, как Адамсоны приняли на себя ответственность за судьбу Эльсы, жизненные пути львицы и человека слились. За три года, что Джой и Джордж отшельниками прожили в Мерупарке, судьбы этих людей и львов переплелись еще теснее.
Я знаю пренебрежительную улыбку, появляющуюся на лицах многих здравомыслящих людей, когда речь заходит о чувствительных дамах, способных часами умиляться поведению своей ангорской Мурки или ломать себе голову над вечерним меню для визгливого пинчера. Это эгоистичная любовь, зачастую мешающая другим людям.
Лев — не пушистый кот и не карманный пинчер. Вряд ли следует говорить о том, что ежечасное общение со львами требует мужества и твердости характера. И тем не менее целесообразно ли было двум талантливым людям посвящать свою судьбу, свою карьеру львам? Это тоже многим непонятно. Непонятно, если не знать главного. Общение Адамсонов со львами было подвигом. Подвигом во имя науки и во имя благородного дела спасения животных. Джой и Джордж любили Эльсу и возились с Боем не для себя, а для других. Для того чтобы любой человек, живущий за тысячу километров от Африки, попадая в Кению, видел не мертвую саванну, а получал удовольствие от общения с ее первозданной и величественной природой. Чтобы можно было подъехать на расстояние вытянутой руки ко льву, посмотреть в его мудрые глаза и уже больше никогда не забыть их. «Я убеждена, что, помогая животным, мы помогаем себе», написала потом Джой Адамсон. Борясь за жизнь Эльсы, изучая жизнь львов, Джой учила других познавать природу и беречь ее.