Эксперимент продолжается
Итак, у Адамсонов были все основания просить и настаивать, чтобы им разрешили продолжать в Меру занятия со львами. Однако им уступили лишь наполовину. Львов оставили в живых, но выдвинули ультиматум: Джордж не только не будет показывать их туристам, но как можно меньше станет общаться со львами сам. Он должен приучить львов к «самообслуживанию», вернуть к дикой жизни. А для этого надо было заняться работой, совершенно противоположной мечте Адамсонов: отучить львов от человека, заставить их потерять доверие к людям. Но чтобы спасти жизнь животным, он согласился.
И конечно же, быстро нашел интерес и к этой работе, поставил перед собой научные цели и задачи. Эксперимент продолжался.
Сначала были неудачи. Потомство Боя и Гёл, появившееся в лагере еще до «ультиматума», росло в Мугванго и имело весьма смутное представление о том, что в детстве даже у «царя зверей» есть много врагов. Оказавшись за пределами лагеря, один из львят тут же попал в пасть леопарду, другого загрыз лев из чужого прайда. Но двум другим львятам удалось вырасти. Они не ушли далеко от Мугванго, охотились в его окрестностях, подпускали к себе Джой и Джорджа, но гладить себя, что так любили их родители, уже не разрешали.
Удался эксперимент и с семеркой фермерских львов. Они отлично освоились в парке и, как видно, забыли, что когда-то назывались ручными.
Но Бой и Гёл перевоспитывались гораздо медленнее. А может быть, сами Адамсоны, скрывшись в глуши никем не посещаемого парка, надеялись, что они смогут не разлучаться со своими любимцами, и поэтому не особенно старались отучить их от себя? Чуть позже к «кинозвездам» присоединился привезенный из найробийского питомника лев Угас. Троица жила в Меру-парке, дружила с Адамсонами и живущими вокруг львами, не доставляя никому беспокойства. На два года печать забыла о затворниках — «миллионерах» из Мугванго.
Тогда-то я и познакомился с Джой. Я ездил по парку — снимал белых носорогов (их всего шесть во всей Кении) и обитающих здесь редкостных «сетчатых» жираф, названных так за удивительный, геометрический рисунок шкуры. Вдруг посреди саванны, там, где нет ни дорог, ни сторожек, я увидел женщину, стоявшую у мольберта. Кто же еще, как не Джой, могла отважиться рисовать здесь посреди кишащего зверьем парка? И рядом с кем, как не с Джой, мог спать взрослый лев?
Джой Адамсон — страстная и отличная художница. Она начала с того, что увлеклась изучением флоры никем не изученной Северной Кении и зарисовала чуть ли не все встречающиеся там цветущие растения. За эту работу Королевское общество садоводов еще в 1947 году присудило ей Золотую медаль. До этого, за неимением достойных, этой медалью не награждали никого целых двадцать лет.
Но больше всего ее интересовали люди. Беспокойная работа Джорджа — он был смотрителем заповедников — требовала бесконечных переездов. Знание местных языков и обычаев позволили Джой расположить к себе тех, кто обычно поднимает копье, завидев наведенный объектив фотоаппарата. Вожди рендилле и «вызыватели дождя» племени мараквет, старейшины туркана и знахари-меру часами позировали у ее мольберта, надевали традиционные костюмы, расписывали себе лица всеми забытыми ритуальными рисунками. И одновременно рассказывали предания, говорили о племенных обычаях и традициях, о том, как лучше всего выследить слона и изгнать злой дух из больного ребенка. С 1946 по 1956 год, когда в доме появилась Эльса, Джой сделала больше семисот портретов африканцев в их национальных костюмах. А потом написала толстенную книгу «Народы Кении» — бесспорно, лучшее, что есть до сих пор о разноязыком, разноплеменном населении этой страны.
— Африка прошлого, ее обычаи и традиции исчезают с молниеносной быстротой, — говорила мне позже Джой, объясняя, почему интерес к этнографии на время возобладал у нее над любовью к природе. — Потомки не простят нам, если мы не сохраним им свидетельств прошлого Кении.
Джой пригласила меня в Мугванго. Жили они там отнюдь не как авторы популярных во всем мире книг. Под сенью огромной акации, увешанной гнездами ткачиков, стояло несколько хижин из травы и бамбука: «кабинет», «спальня» и «столовая». «Гостиная» же — под открытым небом, в компании ящериц и птиц, которых подкармливают Адамсоны.
Львами тогда занимался только Джордж. У Джой появилось новое увлечение — гепарды. Жила она поэтому теперь по большей части отдельно, на другом конце парка, где у дороги стояла стрелка с указателем: «Джой Адамсон. Научный эксперимент». Нет, ссорились не они с Джорджем, а львы с гепардами.
— Все началось в 1964 году с Пиппы, — рассказывает Джой. — Так звали восьмимесячную самку гепарда, которую меня попросили приютить друзья, покидавшие Кению. Я согласилась и не пожалела. Гепард оказался созданием не менее интересным, чем лев.
— После опыта с Эльсой вам, наверное, во многом было легче, — предположил я. — Ведь гепард тоже кошка.
— Я надеялась на это, но оказалось совсем наоборот. Из всех диких кошек гепард — самая собакоподобная. Пиппа, например, никогда не подбиралась к своей добыче, а как хорошая гончая загоняла ее в открытой борьбе. Подобно собакам, гепард не способен втягивать когти. Но вот характер у гепарда совсем не собачий, да и не львиный. Эльса, Вой и Гёл — очень общительны, после каждого происшествия с ними они приходили ко мне. И нам казалось, что они, подобно умной собаке, страдали от того, что не могут все рассказать. Пиппа же была очень скрытным, замкнутым животным. Даже после нескольких лет общения ее поведение во многом оставалось для меня загадкой. Наверное, поэтому повадки гепарда до сих пор не изучены, хотя еще Чингисхан держал у себя ручных гепардов, они были самыми любимыми его животными. Сейчас на Востоке гепардов приручают чаще, чем любую другую дикую кошку. Но до сих пор ничего путного об образе жизни и привычках гепарда не написано.
Конечно, Эльса, Бой и Гёл научили меня многому, — продолжает Джой. — С самого начала я для себя решила не баловать, не приручать Пиппу и, как только она подрастет, выпустить ее на свободу. Так мы и сделали.
Я очень волновалась — неужели вижу Пиппу в последний раз? Ее необщительный характер, казалось бы, говорил, что так и должно случиться. Но вскоре Пиппа пришла навестить нас, потом прибежала спасаться от леопарда, снова появилась без всякой нужды, а немного погодя — когда была ранена. В общем мы поняли, что гепард нас не забыл и намерен поддерживать знакомство. Но других людей она сторонилась, что, пожалуй, было и к лучшему.
Особенно растрогала меня Пиппа своим доверием, когда у нее появилось потомство. На пятый день после вторых родов она среди дня явилась в лагерь и потянула меня за собой в буш. Там, под поваленным деревом, она показала мне крохотных пушистых котят. Это доверие было тем ценнее, что Пиппа очень боялась за своих первенцев. Я следила за ними. За первые полтора месяца она двадцать один раз перетаскивала котят с одного места на другое, подозревая, очевидно, что старое укрытие уже известно врагам.
Пиппа сделалась хорошей матерью, но у нее, как, очевидно, у всех гепардов, очень сильно был развит инстинкт самосохранения. Львица, защищая потомство, готова пожертвовать собственной жизнью. Пиппа же, когда бремя семейной жизни делалось слишком тяжелым или забота о детях угрожала ее собственной безопасности, с легкостью бросала котят. Так, например, она поступила со своим первым и третьим выводками, когда начался сезон больших дождей. Из одиннадцати котят, произведенных ею на свет за два года, выжили лишь трое.
Джой пыталась показать мне свою питомицу. Мы ездили по зарослям, где Пиппа любила устраивать свое лежбище, взбирались на Леопардовые скалы, где она обычно грелась на солнце, но так и не нашли гепарда. На крыше адамсоновского лендровера все время возлежала Гёл.
— Жаль… (Джой назвала имя одного из служителей парка, которое я не запомнил) уехал в Исиоло. Он бы наверняка помог нам. У него изумительная способность всегда безошибочно угадывать, где спряталась Пиппа. Настолько безошибочно, что я начала верить в телепатию.