Закутанные в иссиня-черные буибуи женщины (на кенийском Севере только они водят караваны) понимающе ждут, пока животные утолят жажду. Потом снимают укрепленные на верблюжьем горбу два огромных калебаса, сплошь оплетенных бечевой, наполняют их водой из той же лужи, навьючивают драгоценный груз на дромадеров и отправляются обратно в свои жилища среди пустынь. День и ночь непрерывной вереницей идут в оазис и из оазиса груженные водой караваны. Только не у всех кочевников в этих местах есть верблюды и не всем женщинам всякий раз удается дойти до Норт-Хорра…
Удивительное дело, но люди в этих засушливых местах ищут воду среди пустыни, зачастую игнорируя существование рядом Бассо-Нарок. Более того, они живут в пустыне и избегают селиться на его берегах. Причины? Я часто спрашивал об этом местных жителей и всегда получал от них примерно один и тот же ответ: «Мы — люди пустынных равнин. Мы любим жить там, где можно пойти направо и налево, вперед и назад. А длинное озеро мешает нам делать так. Оно разрешает ходить лишь в трех направлениях. Поэтому, когда в равнинах иссякает вода, мы пригоняем к озеру скот, но живем в пустыне».
В подобном, на первый взгляд довольно странном, отношении кочевников к озеру в действительности нет ничего удивительного. Это отношение подсознательно предопределено традициями и всем укладом жизни габбра, мериле, боран и рендилле. Их экономические и социальные институты создавались и крепли не на берегах озера Рудольф, а значительно севернее, на пустынных равнинах Эфиопии и Судана, где в поисках воды и пастбищ кочевник действительно может в любой момент отправиться на все четыре стороны. В Кении же мериле появились лет полтораста назад, рендилле и габбра — еще позже. И за этот период их племенная организация не успела приспособиться к новым условиям обитания. Ведь поселиться на озере — значит потерять необходимость совершать длительные переезды по пустыне в поисках воды, то есть превратиться из кочевников в оседлых жителей, которых так презирают вечные скитальцы — нилоты и кушиты. Переход к оседлости — это не только ломка психологии всего племени, но и ломка всех его традиций, веками выработавшихся при кочевом образе жизни.
Всю свою историю кочевники вели со своими соседями битвы за стада скота, без которого невозможна жизнь в этих суровых пустынях, и за лучшие для них пастбища и водопои. В соответствии с требованиями военного кочевого быта практика подсказала нилотам их племенное устройство. Устройство четкое, стройное, слаженно работающее.
Вся мужская часть племени делится на четыре возрастные группы. В семь-восемь лет, когда наши дети отправляются в школы, мальчишки кочевников тоже занимают свое определенное место в обществе. Они делаются олайони — пастухами и целый день от зари до зари присматривают за скотом, гоняя его по кишащим зверьем пастбищам. Уже в семь лет им выдают лук со стрелами, а у некоторых племен — и копье, и если они «перерастают» свое оружие, то получают новое, больших размеров.
Лет в пятнадцать-шестнадцать пастухи проходят церемонию инициации, завершающуюся обрезанием. С этих пор они пользуются статусом, который обычно обозначается масайским словом «моран», синонимы которого со всех нилотских и кушитских языков переводятся как «воин». Именно мораны ведут войны с соседями, отбивают у них стада и захватывают еще не вытоптанные пастбища. Отряды вооруженных копьями моранов — это армия кочевников, а сами мораны олицетворение их вольности и удали. Все свободное время в перерывах между редкими теперь вооруженными стычками бродят мораны группами от селения к селению, делая что им заблагорассудится. И никто не может отказать им в калебасе холодного молока, крыше над головой или в праве провести ночь с приглянувшейся девушкой. Потому что моран служит всему племени, потому что, если бы не он, враги давно бы разрушили селения, где живут старики и женщины, и навсегда отобрали бы их дочерей. У некоторых племен бывают мораны младшие (от пятнадцати до двадцати пяти лет) и старшие (от двадцати пяти до тридцати, реже до сорока-пятидесяти лет). Среди них существует четкая субординация, которой соответствуют специальные знаки отличия, украшения, головные уборы.
Только «пройдя службу», обычно годам к тридцати, мораны могут сделаться «младшими старейшинами», имеющими возможность обзавестись домом, женой, детьми. Все младшие старейшины являются членами «родового парламента» — ол-Киамаа, который вырабатывает политику в отношении использования пастбищ и водопоев, вершит суд при распределении наследства, разводах, обсуждает проступки членов племени. Однако в вопросах «внешней политики» — взаимоотношений с соседними племенами — ол-Киамаа подчиняется совету «старших старейшин» (мужчины от сорока до пятидесяти пяти лет), которые выполняют функции своеобразных контролеров «парламента» и приводят его решения в соответствие с племенными традициями и нормами. Из числа лидеров возрастной группы старших старейшин обычно выходят ритуальные и военные вожди нилотов. Именно они планируют военные операции моранов. Наконец, мужчины после 65 лет считаются старцами — «старейшинами в отставке». Поскольку всем ясно, что дни их сочтены, на этих людей возлагается самая нелегкая задача: «отвечать перед богом» за всех своих соплеменников. «Они уже одной ногой стоят на том свете и поэтому ближе всего находятся к верховному божеству Энк-Аи», — говорят самбуру.
Приспособить эту динамичную военную организацию кочевников к оседлому образу жизни трудно. Против этого в первую очередь выступают пользующиеся огромным авторитетом военные и ритуальные лидеры, которые не видят себе места в обществе мирных поселенцев. Не хотят расставаться со своей вольницей, полной романтики и приключений, и мораны. Правительство еще не может активно вмешиваться в дела племен недоступного озера Рудольф. Но у живущих вблизи столицы масаев власти в 1973 году запретили институт моранов, надеясь тем самым прекратить их вооруженные рейды за скотом соседей и заставить молодых воинов заниматься производительным трудом. Этому решению предшествовала шумная кампания. Члены кенийского правительства, парламентарии и видные общественные деятели ездили по Масаиленду, организовывали собрания моранов: уговаривали их отказаться от прошлого.
Вместе с парламентариями ездил тогда и я. Сидя на траве, раскрашенные охрой юноши снисходительно слушали столичных гостей, поигрывая своими копьями. Но когда, закончив речь, обливающийся потом оратор спрашивал моранов о главном: «Будете жить оседло, мирно, не делая набегов на соседей?» - мораны дружно кричали: «Нет, нет, нет!» «Будете обрабатывать землю и строить дороги?» — взывал парламентарий. «Ни за что!» - с хохотом отвечали красные юноши. «Что же вы будете делать?» — вопрошал в микрофон оратор. «Оставаться моранами!!!» — дружно скандировали они и поднимали в воздух свои копья, делая вид, будто сейчас запустят их в говорящего. Когда собрание окончилось, отряды моранов направились в соседнюю деревню земледельцев и отбили у них три сотни коров…
Вообще степень освоения пастушескими племенами озера Рудольф возрастает с севера на юг. На севере, ближе к Эфиопии и Судану, где живут племена, пришедшие на побережье недавно, люди почти не используют озеро. Даже голодая, габбрах, рендилле и боран не берут в рот рыбу. Но дальше, к югу от Норт-Хорра, осевшие здесь уже несколько веков назад туркана и самбуру начинают приспособляться к жизни по соседству с крупным водоемом, использовать его в своем хозяйстве. А на крайнем юге восточного берега Бассо-Нарок есть даже племя, полностью порвавшее со скотоводством и живущее исключительно за счет озера — рыболовством и охотой на крокодилов. Это эльмоло. Очевидно, среди всех племен, живущих сейчас по берегам Бассо-Нарок, они осели здесь самыми первыми. Из легенд туркана и самбуру можно узнать, что, когда те пришли с севера на берега нефритового водоема, единственные, с кем они столкнулись, были «рыбьи люди» — эльмоло.