Я собою недоволен
Я собою недоволен,
Потому что дико болен.
Тут болит и там болит,
Настоящий инвалид!
Доктор, «скорая», больница,
Порошки, таблетки, шприцы,
Процедурный кабинет —
Дурость есть, здоровья нет.
Осмотрел меня профессор,
Обозвал тупым балбесом:
Если куришь, водку пьёшь,
То свой век не проживёшь.
Срок отпущен индивиду
Нашим Господом для виду.
Ни при чём тут будет Бог,
Если сам скостил ты срок.
Для того ума не надо,
Коли ешь ты тонны яда,
Коли дышишь ты угаром,
Ешь за деньги, дышишь даром.
Если хочешь жить до ста,
Будь же тощим, как глиста.
Егор и Фимка
1
На тризне горбачёвской перестройки,
Когда народ гулял у винной стойки,
Когда в стране царил сплошной бардак
И демократы одолели коммуняк,
Один сообразительный мужчина —
Ядрёный грузчик зоомагазина,
Что силой был мужской не обделён,
Решил открыть для милых дам салон.
А проще, объясняя это дело,
Стал торговать своим мужицким телом.
И звали мужика Егор Коровьев.
Собрал он справки о своём здоровье.
Медсёстрам показал такую дыньку,
Что отдали бы жизнь за половинку.
И долго, долго жал Егору руку мэр
За этот героический пример,
Уж видя наперёд: налоговые сборы
Полезут в гору от трудов Егора.
2
И дело сразу двинулось отменно:
Шли очередью жёнки бизнесменов.
Какая жизнь у них, у бизнесменш?
Крутой — в разъездах. С кем попьёшь, поешь?
А там, глядишь, кого-то подстрелили,
Кому-то что-то за уши зашили,
Тот улетал в Канары, а попал на нары…
Ну как перенести судьбы удары?
Коль женская, прости её Господь,
Томясь, по мужику тоскует плоть.
Егор Коровьев только торжествует,
Ведь у него не капает, не дует:
Два выходных и отпуск — сорок дней,
Налоги платит Родине своей!
Живёт — как кот, охраной обзавёлся,
Но вот однажды чуть не «прокололся».
3
Сосед Егора — Фима Карандашкин,
Фотограф хилый с пьяною мордашкой,
Завидовал коровьевскому «делу»,
Но вот не вышел ни балдою и ни телом.
Подслушивал он за стеной ночною
Всю эту вахканалию «коровью».
И представлял он женщин, пьющих вина,
И сердце Фимы билось о штанины.
Он долго, долго думал о Егоре,
Готов был утопить вражину в море,
А то и замочить навек в сортире,
Да смелости не дал Господь задире.
И вот однажды видит Фима сон:
Заходит он в коровьевский салон.
Там тёлочки мордасты, словно жабы,
И ни одной нет настоящей бабы.
Оцепенел вмиг Фимка Карандашкин,
Чуть не хватила, бедного, кондрашка.
На улицу он выскочил как пуля,
Погоню сразу за собой почуя.
За ним скакал Егор в бычачьей шкуре,
Рога — ножи, в глазах — кровава буря.
И так боднул фотографа облом,
Что Фима наш проснулся под столом.
4
Виденье это Фимку рассердило,
И мысль шальная дурня осенила.
Он к телефону подскочил, как рысь,
И номерок набрал: «Егор, держись!
Теперь, конечно, не советска эра,
Но позвоню-ка я супруге мэра!»
Мол, так и так, у нас в квартире пять
Сегодня презентация опять.
Портрет Петра (в чём мама родила)
Соседу моему цыганка продала.
Событие в историю войдёт,
А кто же речь-хвалу произнесёт?
Наш мэр в отъезде. Вам бы к нам прибыть,
И с нами вместе кубок пригубить…
А мэрша между тем была мила
И обожала важные дела.
А Пётр Великий был её кумиром,
Как все цари, что управляли миром.
5
В квартире пять, посля трудов недельных,
Скучал Егор. И вдруг звонок в передней.
Пошёл. Открыл. И ахнул: во двери
Пред ним — супруга мэра, Мэрия-Мари!
— Любезнейший! Привет тебе, привет!
Пришла я посмотреть на царственный портрет.
Наслышана, что гол, как огурец,
Ну, покажите мне его вы, наконец!