Не то.
И вдруг является Иона с начищенной трубой, за которую схватился, как утопающий за соломинку. Едва услышав короткую неаполитанскую песенку «О! Мама!», которую напевал еще в детстве маэстро Джованни, директор загудел:
— !!! !!!
И понеслось!
Номер осложнялся тем, что Иона совсем не умел держаться в седле. Ничего, к нему вывели понятливую смирную Эфиопку — даром, что знойной угольной масти с искрой во лбу — само послушание.
Когда же она в такт арии «Сердце, ты снова огнем любви объято» двинула испанским шагом, самостоятельно сменив его на и курбет, , сидя у шатра на лавочке, встрепенулась.
— ! Кто ж там наигрывает мою любимую арию , еще и на трубе? Только сынок умеет вот так задеть струны душистати, где он болтается? Нет, напрасно я уступила первое отделение Ларе. Надо было идти самой. Сначала всегда все самое интересное…
Не переставая танцевать и гарцевать, не выбиваясь из ритма, Эфиопка грациозно удалилась с манежа именно тогда, когда финальная нота взвилась к верхним галеркам и забилась, как заплутавшая голубка, под куполом, хотя Иона давно опустил трубу.
Грянули на своих рожках, и гармошках супруги . А на арену выбежала Аве Мария с наездницей — дочкой Эммой, которая не только перелетала через ленты и обручи, но в такт музыки, стоя на лошади, прыгала через скакалочку.
Как только лошадь скрылась за кулисами, объявил:
— Белорусский Гулливер — Лука ! Самый большой человек мира. Первое представление! И заслуженный русский борец Иван Гром, убивающий быка кулаком! Греко-римская борьба по французским правилам. Битва титанов на арене нашего шапито!
Публика стихла, забыв про семечки и папиросы, когда из темного прохода, склонив голову, появился чудовищного роста , в алые шаровары, белую и турецкую шапочку с кисточкой. За ним, раскачиваясь на мосластых ногах, обтянутых трико, вышел на арену Иван Гром. Его пожилое волосатое тело казалось старой корягой, сучковатые бугры мышц выпирали из полосатой майки там, где надо и не надо. Они встали и друг в друга злыми глазами.
Та-та-та, ! Отрывистый сухой барабанный треск объявил начало поединка. , оттопырив нафабренные усы, бросился вперед, ловким натренированным движением произвел захват Луки и попытался приподнять великана за пояс.
Публика взвыла от этакой наглости заслуженного борца — он едва доходил Луке до грудного соска, а весом Лука был не меньше десяти пудов, считай, вдвое тяжелее . Иван крякнул, покраснел, как рак в кипятке, но не отпустил Луку.
— Вали ! — завопили с верхних рядов близнецы Меерзоны, завсегдатаи всяких драк и соревнований, включая тараканьи бега и петушиные бои.
и болели за Ивана, они видели его в Гомеле, когда ездили туда по торговым делам, восхищались его борцовской удалью и поставили рубль на его победу.
Белорусский Гулливер замер, беззвучно открывая рот, видимо, соперник так сильно сдавил ему живот, что воздух вышел наружу, а обратной дороги не было. Он вытянул свои огромные руки и стал размахивать ими, как мельничными крыльями. Тогда Гром подпрыгнул и, не размыкая железных объятий, произвел захват противника ногами. Мельничные крылья закрутились еще быстрее. Казалось, что Иван Гром, возомнив себя , оседлал огромную птицу Рух, которая могла унести в когтях слона.
Шапито огласилось смехом, кто-то даже позволил себе свистнуть. Ботик уставился на задубелые ступни , которые невероятно вывернулись и сжимали какие-то точки на ногах Луки до тех пор, пока исполин не рухнул, взметнув огромное облако трухи.
соскочил с поверженного великана и победоносно вскинул руки.