Одну из комнат Анди сдал студентке философии Елене Гельман. Факультет давно переехал в новый корпус, но Анди иногда заходил посидеть в философское кафе. Там же собирались и друзья прежних лет вроде безумного музыканта Нэнни Отто Вернера. Это Нэнни обратил внимание на объявление девушки. Вообще-то Нэнни собирает и рассовывает по карманам всякую дрянь: объявления, программы, буклеты, письма счастья. В детстве он был музыкальным вундеркиндом и до сих пор уверен, что о нём пишут газеты.
Угол и отдельная прописка были Елене нужны главным образом для демонстрации независимости другу (другу с определенным артиклем, то есть её парню). Она нечасто ночевала на Хафенштрассе. Но когда оказывалась на одной территории с Анди, они замечательно общались.
Анди всецело поддержал её проект заработать двадцать тысяч марок, или, по-новому, десять тысяч евро, на фиктивном браке: «Обманывать государство, аппарат подавления человека, совсем не стыдно».
Так Анди встретился с Эдди.
Эдди быстро учил немецкий. «А можно мне рисовать?» — спросил он, побывав в арт-магазине Анди. Получив краски и холст, Эдди набросал преувеличенно пышную зелень, пёстрые цветы и закат над океаном.
Анди улыбнулся и вывесил работу на продажу. Она ушла через несколько часов. Коста-риканские колосья и цветы очень хорошо продавались в Гамбурге, а в детской манере Эдди знатоки обнаруживали отголоски то Анри Руссо, то Нико Пиросмани.
Эдди стал рисовать по паре картин в месяц. Денег вполне хватало, чтобы снимать отдельное жилье и проводить целые дни в конструктивном безделье. До обеда можно было спать, потом пойти в фитнесс-студию. Вечером — кино, кофейни, друзья. Ночью — клубы. В хорошую погоду Эдди объезжал на роликах половину города или выбирался на природу. Мы познакомились с ним на озере в Боберге — уголке под Гамбургом, который славится дюнами и сексуальной раскрепощенностью отдыхающих. Эдди пересекал нудистский пляж как смуглый бог, прекрасный и естественный в неведении своей красоты. Эдди добивались женщины и мужчины, а он этого искренне не замечал.
Анди казалось, что к шестидесяти годам у него появился сын — или лучший друг, он не мог разобраться в своих чувствах. Почти каждый день они с Эдди пересекались хотя бы на несколько минут, на чашку кофе. Эдди подробно рассказывал о своих делах.
Так продолжалось год или даже несколько лет — никто не сможет точно сказать сколько, ведь счастья не замечаешь.
От Эдди не было вестей пару дней. Анди беспокоился и зашёл к нему, воспользовавшись своим запасным ключом. В комнате стоял плотный запах спиртного. На полу валялось несколько бутылок от дешёвого красного. Эдди посапывал на кровати. Вроде бы всё было в порядке, лишь сильно пьян. Что такое происходит с ним в последние дни, спросил себя Энди. Проветрив комнату, он присел на кровать. Эдди не хотел просыпаться. Эдди лежал без майки, с чуть приспущенными брюками. И Анди вдруг отчего-то затрясло. Ему очень хотелось гладить эти плечи, грудь и живот. Он гладил их, хотя дрожь от этого становилась ещё сильнее.
Анди разделся и лёг рядом. Эдди был такой тёплый и гладкий, что от него нельзя было оторваться. Анди с закрытыми глазами плыл или скользил по нему, как по реке. И вскоре ему захотелось кричать. Может быть, он и закричал.
У обоих открылись глаза, и они увидели, что наги. Эдди ничего не сказал, только извинился, что не звонил, и пошёл принимать душ. Анди уехал к себе домой. Ночью к нему вернулись голоса — «в поте лица твоего будешь есть хлеб», обещали они.
Давние и недобрые предчувствия Анди сбылись. В галерее перестали продаваться картины. Краски, рамы, холсты — вообще ничего не продавалось. И Анди усматривал в этом не влияние экономического кризиса, безработицы и политики Герхарда Шрёдера, а свою собственную вину. И вину Эдди, который ввёл его в искушение. Дома же, на Хафенштрассе, нужно было ремонтировать аварийный потолок. Везде требовались деньги.
Анди горько плакал, но продал за смешные деньги свои мансарду и магазин, снял маленькую квартиру в Аймсбюттеле и выкупил старое кафе на углу кампуса. Старое кафе «Цумир», «Ко мне», «У меня» — только пишется одним словом. Эдди он пригласил работать официантом.
Эдди стал зарабатывать, но этого не хватало на жилье. Вскоре он перевёз свои вещи в подсобку «Цумира». Его кровать стояла теперь в окружении коробок и ящиков. Неотапливаемое помещение освещалось лампой дневного света. Перед этим Эдди просился к Анди, но тот отказал ему.