Друг Марины усаживал меня на коленки. Говорил, что нисколечки не бисексуал и не зоофил, только курнул.
Я как-то уже делился, что на каждой немецкой вечеринке обязательно будет кто-то с мечтой проехать по Транссибу «из Китая в Москву». Матрица на этот раз дала сбой. Со мной заговорил человек, уже осуществивший подобный проект.
Природа за окном вагона оказалась однообразной, но зато он кое-как, на смеси швабского, славянского и языка жестов, всю дорогу общался с попутчиками. В знак доверия они показали ему, что перевозят в подошвах ботинок китайскую анашу. Носки и ботинки при этом надо неделями не снимать, чтобы даже обученным собакам не хотелось приближаться.
Покупаешь у продавца на углу пакетик или box с кусочками картошки, рыбы, креветок — всё жирное, из фритюра, ещё и залито майонезом, но поддеваешь на ходу руками, обжигаешься, пачкаешься, роняешь — на набережной среди ноябрьской сырости. Радость.
Сравнительным страноведением и репортажами могут заниматься только те, кто провел в новой стране или городе меньше двух-трёх лет. (Голованов добровольно прекратил писать про космические старты — когда обвыкся.) Утром я выбираю маршрут, чтобы подольше пройти пешком у воды, и пытаюсь вспомнить, на что обращал внимание раньше. Чем хотелось делиться — звонить по нескольку раз в день родным и друзьям в Россию. Вот единственная кондитерская, в которой бывают францбрётхен с яблоками, фундуком, красной смородиной — и ещё несколько вариантов, хотя жанр обязывает только корицу и сахар. Раньше я бы добавил к описанию справку о том, что французские булки изобрели в 1812 году именно в Гамбурге, пытаясь воспроизвести французские (по происхождению, правда, венские) круассаны. А теперь мне почему-то лень. Да и запахи кофе, кондитерских, сдобы стали обычными.
На набережной Альстера стройка нового метро. Рабочий разматывает какой-то кабель. Очки в стильной оправе, аккуратно уложенные волосы. Наверняка завтракал в той самой кондитерской, читая газету о выборах.
Из средней руки виллы — таких в Ротербауме, где я работаю, немало — выходит пожилая женщина в мехах. Садится на старенький велосипед и катит по своим делам. Подобные моменты. Поменялась перспектива, их почти не замечаешь.
Банк прислал мне совсем новую пластиковую карту вместо выданной всего за пару недель до этого. Я заподозрил преступный умысел и позвонил клерку. Тот сразу содержательно отреагировал: «Ах, получили новую карту? Разрежьте её ножницами и выбросьте».
Возвращались на велосипедах домой по темноте. Ваня увлеченно говорил о Кашине и Башакове. Выехал на встречную. Я закричал: бери правее… Кое-как разминулся с встречным автомобилем.
Выезжаем на угол Тальштрассе и Шмукштрассе — место печальное и тёмное. Перед кофейней стоят трое альмодоварского вида трансов. Ваня продолжает свой монолог, не переводя взгляда от кафе: «А вот у трансух, мне кажется, не жизнь, а просто жизнь духа… Девочки мои!..» Я не успеваю ответить, потому что Ванин велосипед в этот момент вписывается в ограждение (тип «труба железная») между тротуаром и проезжей частью.
Руль, тормоза, переключение передач — сильно всмятку, но телесных повреждений, слава богу, никаких.
За считаные минуты договорился в чате о встрече с турецким парнем. Тот сказал, что футфетишист и прямо сейчас хочет. Ваня был не против, потому что любит массаж ног. Мы только поспорили, стоит ли перед встречей принимать душ или ему будет приятнее так.
Турок сразу объяснил, что, вообще-то, не гей, поэтому его нельзя касаться и целовать. Тогда мы просто сели на диван и вытянули пятки. Сначала он трогал и нюхал носки, потом снял их.
Только я сказал: «Ваня, это не очень эротично, и я щекотки боюсь», — как меня укусили за большой палец ноги. Я подскочил и начал нервно хихикать.
Сошлись на том, что парень будет нас облизывать по крайней мере раздевшись. С паршивой овцы, как говорится… Я приготовился, правда, к дальнейшим укусам и щекотке, но стоило на турка поставить голые пятки, как он сразу забился в конвульсиях оргазма.
«Бывают же настоящие извращенцы. А что из него ещё вырастет?» — укоризненно произнес я, когда за гостем захлопнулась дверь. Между прочим, гостю было восемнадцать лет и три месяца, я проверил на входе документы.
Что так огорчает в иных приятельствах и дружбах, что я физически начинаю болеть, — когда делят людей или пытаются выстроить табель о рангах окружающих. «Я более близкий друг, зачем ты сегодня встречаешься с N», «почему две недели не звонил, мы же друзья» и подобные — цитаты неточные и никакой персональной конкретики, всё это автоматически отодвигает «от», а не приближает «к», верно? Собственно, меня начинает тревожить, даже если кто-то часто и с большим пафосом перебирает производные слова «дружба» — жди какой-то беды, подсказывает опыт.