Рейн в переводе Майкова быстроводный, хотя у Гейне вообще-то спокойнотекущий. Мой герой уже спал, я вышел к воде. Здесь Эльба, а не Рейн, но с недавних пор над портом живет неоновая Лорелея.
Я был уверен, что в нашей части порта, среди офисов, потеснивших рыбопереработку, не осталось ничего занимательного. Секс-индустрия на Репербане, травка на Хафентреппе. Сколько раз перемещался ночью по окрестностям дома — ничего не замечал. Но на этот раз ко мне приближались (и отдалялись) странные силуэты, то мужчина в спортивном костюме — на спортсмена он не был похож, — то женщина в дутой куртке и высоких сапогах. На углу улицы дежурил старенький «фольксваген» с приоткрытой дверцей и светом в салоне. Возле него прогуливалась ещё одна женщина, насколько я мог разобрать — в густом гриме. На капоте машины стоял позолоченный ангел почти в человеческий рост — то ли из католического ширпотреба, то ли из погребального хозяйства. Наверное, маяк для моряков и дальнобойщиков.
Ваня всегда принимает самые правильные решения. В последний вечер перед тем, как нужно было разобрать дюссельдорфскую квартиру, он не стал заниматься утряской и упаковкой вещей, а поехал смотреть новую Пину Бауш — и сам танцевать. И познакомился ночью в танго-салоне с человеком, которому на следующий день тоже нужно было переезжать в Гамбург.
И вот. Человеку Торстену, его жене и двум дочкам (которых мы, правда, не увидели) — искренняя благодарность. Прихватить, переезжая в другой город, кого-то практически незнакомого, да ещё с книгами, диваном и двумя-тремя шкафами, помочь с погрузкой и разгрузкой, — проявление человеческого братства и по русским, и по немецким меркам совершенно невероятное. Мы помогли Торстену с его коробками, но наш груз, пожалуй, был больше и тяжелее.
Ничто так не распаляет влюбленных, как совместный ремонт и перестановка мебели. Не важно, что дом вверх дном, что в какие-то детские восемь вечера в дверь ломился сосед и на ужасном саксонском наречии грозил всеми небесными карами. У нас изысканные завтраки и ужины. А сегодня был изысканный обед в Самом Грязном Макдоналдсе в Мире, в середине Репербана, куда каждый уважающий себя человек обязан заглядывать хотя бы раз в год, чтобы быть ближе к народу.
К нашему с Ваней-Йоханнесом удивлению, заведение покрасили свежей краской, пусть и поверх старой, шелушащейся. Ещё больше мы удивились, когда отлепили с салатиков, кофе и картошек наклейки мгновенной лотереи и выиграли два пирожка с яблоками и мобильник «BlackBerry». А картошка была пересолена.
Высадка Ваниных родителей напоминала десант. Мама — вооруженная тряпками, щётками, перчатками, ведерками; при ней — батарея моющих и чистящих средств. Папа — с ножовкой, дрелью, ящиком скоб, болтов, уголков. Вроде бы у нас чисто и аккуратно. И мы всё умеем сами, вот, новый пол постелили недавно. Перед выходными ещё специально отдраили квартиру. Но родителей это не убедило, а возражать было бессмысленно. Ванина мама собственноручно двигала мебель, раздавала нам задания и сама тёрла. В это же время второй родитель пилил доски и засверливал стены.
Я спрашиваю себя сейчас, было ли это на самом деле. Судя по квартире — вроде бы да. Помимо всего нам, мальчикам, сделали покупки: 20 кг стирального порошка, полезные и бесполезные средства для ванной и кухни — от пятновыводителей до нескольких, про запас, тюбиков зубной пасты, ящик ананасового сока; шоколад, орехи, мёд, крупы, горошек, оливы, сыр. Рейн — Эльбе.
Последний раз чувствовал себя так, ребенком, о котором заботятся, не помню сколько лет назад. Вообще-то приятно.
У нас с Ваней в гостях профессор Академии искусств, издатель одного из главных немецких журналов по дизайну, между прочим. У него два хобби. Во-первых, выносить из магазинов нижнее белье (вот от кого это у студентов). В год по его прикидкам получается примерно на тысячу евро. Во-вторых, книги. Например, он украл из книжного целое собрание Томаса Манна. Но этот успех кажется ему самому скромным с тех пор, как другой профессор, его коллега, вынес из берлинского универмага «KaDeWe» (кстати, самого большого в Европе) пять больших и дорогих кресел. По одному в день. Никому не пришло в голову, что он за них не платил.
Берлин — город восточный. Водители и официанты хамят. Транспорт не придерживается расписания. Народ открытый и душевный, все со всеми знакомы. Про моего бывшего мужа передают слухи, что у него дома послушная мужеподобная жена.
Иногда приятно поиграть в распространение слухов — если они носят гуманистический характер, разумеется. Когда-то давно я собирал перечень того, что, бывает, говорят обо мне самом («работает в газете „Бильд“, собирается менять пол»). Поделитесь, если ещё что-то интересное слышали?!
Фильм, над сценарием которого я помогал работать, между тем снимается. Из-за отсутствия денег в орбиту втягиваются знакомые и знакомые знакомых. Отдельные друзья уже стали жертвами моего — прошу великодушно простить — телефонного террора, когда срочно понадобился молодой человек для эпизодической роли проститутки. И Ваня, забив на курсовой проект, работал над реквизитом и декорациями — рисовал на полях школьных тетрадей неприличные картинки. В фильме будет среди прочего показана и современная школа. Самый дорогой реквизит — автомобиль главного героя. Это видавший виды «вольво», длинный и немного квадратный, с вместительным салоном и багажником. Расходы составили целых 900 евро. Потеряв литр масла, мы с режиссером доехали на нём из Берлина в Гамбург. Машина при разгоне до ста свистела и скрипела, но инвестиция, мне кажется, невероятно удачная.
Новый человек сказал, что ничего не знает о моей личной жизни. Гера Перл прокомментировал: «Блажен, кто не ведает».
Под утро от забытой на окне долгоиграющей свечи могли загореться еловые ветки. Воск расплавился и залил вулканической лавой подоконник, фитиль поплыл. И вот бесспорное доказательство пользы любовника: делили ложе втроём, спалось неспокойно, проснулся и вовремя заметил — дом спасён.
Но наш пожар был бы заурядным, а кантор и органист на известном острове забыл вечером задуть свечу в деревянных рождественских яслях с резными животными, Марией и Иосифом. Сгорела святая колыбель.
Говорили в тесном кружке об экологии и наступлении зеленых джунглей. Органиста по ночам беспокоит куница — топает по чердаку. У нас во дворе, как известно, лисы попрошайничают. Ванин профессор жалуется, что олени забираются в палисадник и объедают розы (оказалось, нужно помочиться у калитки; после того как территория помечена сильным самцом, они не приближаются). У певицы Н. Пшеничниковой в городской черте Берлина садик перерыли кабаны, а соседа укусил бобёр.
Я так долго ждал европейских каникул мамы, что беспокоился, наверное, сильнее её самой. Мама давно не летала, не путешествовала. А тут страхи оказались напрасными. Ей хочется как можно больше посмотреть. Мы выпиваем в день на рождественских рынках по несколько пуншей-глинтвейнов, лопаем жареные каштаны, суши и прочую ерунду. А во Франции баловались крепами. И немаловажно: дружба со второй мамой — порой они могут заболтаться за полночь. Вчера вместе гуляли по музеям Кёльна.
В Париже мамы свободно общались с персоналом отеля, продавцами и сотрудниками музеев — русская мама по-русски, немецкая по-немецки. А вот мою международную лексику не всегда и не везде понимают.
Как Ваня проник в Лувр. Перепрыгивая извилистые ограждения (и опережая остальных туристов) с сырным багетом в руке/в зубах и реактивным шлейфом крошек. Ваня был так целеустремлён, что его даже не проверили на предмет бомбы.
В музейном туалете ко мне приблизился симпатичный парень арабской наружности и показал, что у него стоит. Мы потоптались рядом, я тоже показал хуй. Он предложил уединиться в кабине. Но я всё же решил не углублять знакомство. В другое время не упустил бы шанса (и Ваню, конечно, позвал). Но нас ждали родители, было как-то нелепо. Только потом вспомнил, что подобный эпизод был в «Queer as Folk», горькой книге гей-жизни.