Роттердам со вчерашнего дня закрыт для судоходства, над нашим городом пока просто злые ветры, но вечером ожидается, что вода поднимется на два с половиной метра выше обычного приливного уровня. Можно устроить небольшую New Orlean Party. Запасы крупы и муки, свечи (и Интернет через GPRS), а также надувной матрац для эвакуации имеются.
Реакция соотечественников на держащихся за руки мужчин в целом была спокойная. Пальцами на нас почти не показывали, мы вели себя как всегда. Сам БГ удостоил любовным взглядом. Где-то на середине концерта мы много целовались. Только на выходе нас поджидали (?) и пожирали взглядами трое-четверо молодых людей. Одного из них я заметил ещё раньше: у него были очень ухоженные руки и волосы, бусы, узкая красная курточка и, если не ошибаюсь, даже выщипанные брови (ну, турецкие юноши это, например, практикуют почти поголовно, поэтому признак неявный). И вот этот неловкий продукт русско-немецкой селекции говорит на выходе своим корешам так, чтобы мы услышали: «Вон пидары идут». Я бы просто улыбнулся и прошёл мимо. Если бы полезли — ответил. Но Ваня первый проявил инициативу: задержался, посмотрел пристально и подмигнул:
— Интересуешься?
Парень сдулся.
В местной социальной сети можно создавать разные маски для поиска людей. Ваня создал канал «пассивы Альтоны», то есть нашей части города. Не хватает в семье определённых витаминов. Но живем мы весело, даже очень. Вот, например, у Вани накануне орально было с девушкой (биологической), а я порукоблудил в кружке с четырьмя мужчинами. Кто набрал больше баллов?
Однажды вечером мы засели за лист бумаги и нарисовали схему — знакомые, приятели, друзья в виде кружочков, связанных линиями отношений и стрелочками секса.
Всё оказалось так запущенно (а предположим, есть и неизвестные взаимодействия), что документ был тут же предан огню. Единственный человек, которому его показали, — поэт Дима Макаров. Потому что чистая душа. Что характерно, схема напоминала карту звездного неба. В центре галактики, естественно, были мы с Ваней, но по соседству с нашим млечным путём вращалось ещё несколько спиральных, эллиптических и неправильных звёздных скоплений. А вы ещё не верите, что 75 процентов космоса наполняет тёмная материя!
Update. Эта заметка о дружеской ебле и тёмной материи родилась в конце рабочего дня. На стадии корректуры к зданию фирмы подъехал бульдозер и выворотил какой-то важный кабель. В бюро началась беспорядочная иллюминация, свет включался-выключался. Сработала сигнализация. Раздалась сирена пожарной машины. Комп вырубился, несмотря на бесперебойник. А если восстановить все события дня по порядку, то у нас уже в 14:00 необъяснимо отключалась связь (и я как самый ловкий выбирался на крышу проверять тарелку, принимающую сигнал с крыши «Шпрингера»).
И всё из-за того, что я открыл связь дружеской ебли и тёмной материи. Друзья, берегите это знание.
Прилетела сестра. На посадке пилот сообщил пассажирам, что самолет садится в Копенгагене. В салоне образовалась напряженная тишина. Повторил на английском, и сомнений не осталось: в Копенгагене. Поэтому народ был приятно удивлён, оказавшись всё-таки на немецком, а не датском пограничном контроле, в аэропорту Гамбурга. Пилот просто перепутал. Но это было только недоразумение, а небольшая неприятность ждала на выдаче багажа. Его не погрузили в самолет. (И спустя сутки ещё никаких следов.) Но зато из аэропорта мы сразу налегке отправились гулять (и выпивать), чтобы залечить психологическую травму. Я считаю, что если вещи не всплывут, это нужно принять как обновляющий импульс.
Гамбургские погоды заслуживают не меньшей славы, чем питерские или лондонские. Утром я успеваю покрутить педали и через пятнадцать минут оказаться в офисе — как раз между двумя дождиками. Сегодня в перерыве Ваня подъехал в кофейню на углу моей конторы — тут открылся уютный «Бальзак». Хотели занять столик снаружи, но остались внутри именно потому что на террасе слепило солнце. Через десять минут налетел порыв ветра, небо затянуло и хлынул ливень. Публика суматошно переместилась под крышу. Турки из магазинчика через улицу бросились спасать под козырек свои фрукты и цветы. На столике за окном остался стоять чей-то кофе. Мы смотрели, как крупные капли заставляют подпрыгивать на столе ложку. А ещё через десять минут всё кончилось и опять выглянуло солнце.
Сегодня, обзванивая редакции и издательства, — в Москве я, как всегда, буду улаживать кое-какие дела своего работодателя, — снова нервничал. Замечено, что если телефон редакции распознаёт хитрый иностранный номер на +49, разговор с той стороны протекает подобострастно и вежливо. А если нет, — ну, какой-то Андрей из какого-то агентства, — нейтрально или даже по-хамски.
Иностранцев в России всё ещё любят и побаиваются.
Наша фирма, как я уже рассказывал, занимает старую виллу, — здесь сто лет назад жил один из бургомистров Гамбурга, — на улице Полевых Родников в Ротербауме, — дорогом и скучном, если бы не университет, районе на берегу Большого Альстера. Вообще-то фирм несколько, главные — фотоагентство и музыкальное издательство, но все они как-то связаны с семейством Байерли. Я долго не мог разобраться в отношениях родства и считал фрау Байерли, которая готовит кофе и занимается бухгалтерией, женой того герра Байерли, который весь день сидит у окна, курит сигары и иногда присылает мейл с просьбой конвертировать приложенное фото в формат mp3. А она оказалась его мамой. Ей 87 лет — и она, не задумываясь, может сказать, например, сколько отпускных дней мне ещё полагается в этом году или какого числа мая прошлого года мне выдали сто евро наличными на покупку срочно понадобившегося жёсткого диска. Фрау Бурмайстер — её сестра, младше на пять лет. Она сидит в приемной, встречает посетителей, рассылает курьеров, заказывает расходные материалы — и тоже никогда ничего не забывает. А еще она, когда случаются паузы, оцифровывает в хитрой компьютерной программе ноты для наших музыкальных коллег.
На улице Полевых Родников считается само собой разумеющимся шепотом обсуждать, когда же обе фрау наконец покинут нас и освободят рабочие места для каких-нибудь молодых и аттрактивных блондинок. Мне при этом всегда немного стыдно. Я понимаю, что грудастая девушка в приемной (вариант — загорелый юноша в узкой полурасстёгнутой рубашке, как на мне сегодня) больше соответствовала бы имиджу мультимедиа-издательства. И кофе, возможно, стал бы вкуснее. Но в качестве (надежных) коллег обе старушки меня абсолютно устраивают. И я догадываюсь, что, кроме этой работы, у них ничего нет. Нуждаться, уйдя «на пенсию», они, конечно, не будут. Но скорее всего просто угаснут от скуки за год-другой.
После отпуска я занёс фрау Бурмайстер русскую шоколадку, что-то вроде «Золотых куполов». Фрау Байерли была где-то в разъездах. «Вы мне всегда делаете подарки…» Я напряг лоб и постарался вспомнить, дарил ли ей что-нибудь раньше. «Ваши деревянные куклы, которые прячутся одна в другой, стоят у меня дома на самом видном месте», — сказала она, видя моё замешательство.
Мне стало так грустно! Я уже забыл о копеечных матрёшках, которые налево и направо раздавал после очередной поездки в Россию, а фрау Бурмайстер хранит их как настоящую драгоценность.
Это было позавчера. А сегодня она позвонила: «Я просто должна была набрать ваш номер и ещё раз поблагодарить. Необыкновенно вкусный шоколад…»
Не знаю, что со мной, — растроган, наверное… Глаза на мокром месте.
Один из самых больших человеческих страхов, задокументированный ещё в «Ревизоре», — что найдётся щелкопер, бумагомарака, проклятый либерал, пропишет в комедии. Чина, звания не пощадит, и будут все скалить зубы и бить в ладоши. Маленький и незначительный (вычеркнуто: русский) человек боится точно так же, как и крупный пройдоха. Хотя из-за своей скромной величины ни для комедии положений, ни, тем более, для трагедии нравов никакого интереса не представляет.