Первый же осмотр (он осуществлялся тут же в одной из штолен плато) показал, что Фиридон для здоровья Кентавриона опасности не представляет. После чего его спустили в долину Роз. Фиридон никогда не отличавшийся чувствительностью, вдруг ощутил необыкновенное состояние. Это был подъем всего самого чистого, что в нем было: духа. Он думал и слышал, что и как в ответ его мыслям отвечают другие, находящиеся рядом с ним кентавры. Правда, поначалу не мог разобраться, кто с ним в тот или иной момент говорит. Потом и этот недочет в его опыте был устранен. Каким–то непостижимым для человеческого разума образом Фиридон тут же узнавал, кто из окружающих к нему обращается. Но самое великое потрясение Фиридона подстерегало под Сферой бесконечной жизни.
Напоминает это сооружение крытый стадион. Но только несравненно более грандиозный. Там, где на стадионе зрительские трибуны, находились бесчисленное множество стоячих мест с поручнями. Кентавры никогда не сидят. Они не знают, что это такое. Кентавры способны, стоя, не только есть, но и спать. Хотя поваляться многие из глубокочтимых кентавров себе позволяют много чаще, нежели то делает молодняк, вырвавшись из учебок на вечнозеленые луга и другие пастбища. А там, где на стадионе поле, располагаются золотые стойла, в которых время от времени появляются их обладатели, чтобы поучаствовать в тех или иных решениях, касающихся судеб Кентавриона.
Судьбу Фиридона решал всего лишь один из обладателей золотого стойла. Освещенный никогда не заходящим солнцем буланогривый кентавр вдруг заговорил с Фиридоном в голос, то есть человеческим языком, что неожиданно очень крепко взволновало бесстрашного нарушителя границы границ.
— Ну, вот мы и свиделись, — разнеся по всему пространству Сферы голос. Он был знаком. Он вроде бы летел из того далекого далека, в котором однажды кончилась жизнь Агрипина, сраженного отравленной стрелой раскрашенного, с перьями в голове землянина. Убийца был из тех, кого, помнится, называли индейцами.
— Да, ты все правильно вспомнил, — продолжал буланохвостый. — Я Фол — твой отец. И я с тех самых, памятных тебе пор, здесь. Все продолжается, сынок, и ты имеешь право это знать…
Так началось для Фиридона познание Вечного порядка. Первой Фиридон узнал одну из вещей, самых недоступных на земле даже самым продвинутым мутам. А именно, убить кентавра невозможно. Пролить кровь — да. Как и вывести из боевого состояния (если можно отнести это понятие к кентаврам, которые никогда не инициировали столкновений). Раненые кентавры досрочно возвращались в Зазеркалье, чтобы продолжить свое вечное существование. А те, кто по земным представлениям проживал свой век, не умирали, как то понималось людьми. Они тоже покидали человеческий мир, отслужив своему делу положенный срок.
— Тебе, сынок, нужно будет сделать выбор. Ты мудрее многих кентавров, потому тебе предстоит решить одну из, быть может, самых непростых дилемм.
— Говори! — ответил Фиридон по–человечески, и голос его тут же раздробился и погас в ослепительном пространстве Сферы.
— Либо ты остаешься здесь, чтобы, как все, ждать назначения в любую другую точку Вечности, либо навсегда возвращаешься на землю, чтобы продолжить путь, по которому шел до сих пор.
— Что значит ждать назначения? И что значит, возвращаешься навсегда?
— Первое — это миссия, подобная той, с которой вернулись на землю наши с тобой, как мы их по–человечески окрестили, предки. Второе, ты становишься человеком. И постепенно в поколениях своих забываешь, что был кентавром.
— А зачем?
— Я тебя понимаю. Мы уже не однажды приходили на землю, чтобы спасти ее разум. И всякий раз платили за это, оставляя там самых лучших из нас. Без этой жертвы разум на Земле, как и в других точках вечности, погибает. Мыслящим существам нужна подпитка нашей вечной кровью…
— Но зачем?
— Не будет в Вечности разума, не будет нас. Не будет разума, не нужна будет и сама Вечность. Как видишь, без разума все теряет смысл.
— Но разве человек с его, часто низменными, и как правило, примитивными амбициями столь важен, что–то значит для Космоса? Как видим, да. Мы живем всегда. Но не всегда понимали это. И однажды решили обойтись без них, без этих, как выяснилось, мизерных, но таких порой могучих импульсов, которые они исторгают в саму Вечность. И потеряли много, катастрофически много таких вот источников — точек Разума. Вечность пережила тогда опасные мгновенья. Вечность едва не погибла. Некоторые, подобные земным, источники мы все же сумели возродить к жизни. Это был отнюдь не всегда эволюционный, как говорят на земле, путь. Сама Вечность по своему образу и подобию творила носителей разума. Да, сынок, Вечность выглядит по–человечески. Она сама гармония. Каждая ее корпускула соткана из немыслимо, на первый взгляд, мизерных человечков. Они беспрерывно рождаются и погибают — вспыхивают, но не гаснут даже при завершении своего дела. Они живут, чтобы дать потомство и снова исчезнуть. Вот он порядок Вечности. Вот как и из чего соткана Она — великая и всесильная, созидающая и продолжающаяся бесконечно… А у нас — кентавров — особая миссия. Мы стоим на страже этого порядка. Быть может, поэтому мы так близки людям и даже немного похожи на них.