Наши судьбы городские
И несчастье отвести?
11 сентября 1972
* * *
Котёнок с перебитой лапой
Орёт протяжно из кустов —
И я над этой жизнью слабой,
Стыдясь, расплакаться готов.
Пусть это жалкое увечье —
Ловушка чувству, западня,
Но, право, горе человечье
Не больше трогает меня.
12 сентября 1972
* * *
Моя одержимость спасает и губит меня.
Питает решимость, не знает ни ночи, ни дня.
Но вот мне уступка: в чаду беспризорных недель
Я выжат, как губка, и брошен на сутки в постель.
В бреду полусонном обрывки видений слежу:
То пешим, то конным, то пьяным себя нахожу,
Сквозь дымку историй я женщину вижу во сне
В платочке, который хранить полагается мне.
Блаженная пытка! Пространство, как сливки, слито
В мой дом до избытка, со мной завернулось в пальто,
Я голову прячу, оно проникает в меня,
Я пойман и плачу, не помню ни ночи, ни дня...
Пусть всё повторится! Её упрекнуть не могу
За то, что творится в моём воспаленном мозгу,
За то, что бездарен и преувеличен мой век,
Косой, как татарин, воинственный, как печенег...
27 сентября 1972
* * *
Вот шахматные вынуты фигурки,
В плетёнке рейнское припасено...
Когда всё это было? В Петербурге
Или в Москве? Не знаю, всё равно...
Я вижу этот древний взгляд, косящий,
Мальчишеский, насмешливый пока,
И женский взгляд, холодный и скользящий,
С горбинкой нос, лиловые шелка...
Где эти двое? Там ли, где Борис
С Мариной?.. Зеленеет кипарис.
Весною соки новые выносит,
И если с облака посмотришь вниз,
Душа светлеет и судьбы не просит...
1972
* * *
Такую власть имеет гений
Над нашим будущим, что мы
По праву нищих поколений
Чужую жизнь берём взаймы.
Рука готова подчиниться
Стихийным навыкам его.
Но волшебству не научиться —
И нам прощают воровство.
И мне ни капли не обидно,
Что, окунаясь в эту власть,
Рискую утонуть, как видно,
И незамеченным пропасть.
1 октября 1972
* * *
Я твердил, что дурное прекрасно,
А прекрасное — дурно, когда
Мы с тобой расставались — напрасно,
Зря, как мне показалось тогда.
Ты же знала, как дурно дурное
И прекрасно прекрасное: ты
Оттого и рассталась со мною,
Что хотела во всем простоты.
9 октября 1972
* * *
Как таинственно имя твоё,
Человек незнакомый!
Так волнует чужое жильё
И далёкие громы.
Может, счастье — с тобою дружить.
Как прекрасна надежда!
Может быть, ты поэт. Может быть,
Ты пошляк и невежда.
Со знакомыми проще оно
И скучнее бывает:
Только имя произнесено —
От души отлегает.
26 октября 1972
* * *
Имя, отделяясь от меня,
Собирается, судьбу кляня,
Жить самостоятельно и розно.
Странно! Я себя не узнаю,
Сочиняю будущность свою
И уж не оглядываюсь: поздно.
Имя на журнальной полосе
Нежится во всей своей красе
И, по принципу обратной связи,
На меня желает повлиять,
И со мной не ладит, и сиять
Хочет, и не хочет восвояси.
1972
* * *
Случайная встреча роднит
Тебя и меня: что сказала
Ты, всё узелками связала,
И дерзость мою извинит.
Я вовсе не думаю сбыть
Ту память, которая смеет
Все помнить, но точно глупеет —
И дату мечтает забыть.
Забудем тот вечер, ту ночь,
То утро, тот день... не забудем,
Нет! Заново ленту раскрутим
Деталей, как было, точь-в-точь.
Бот сумочка , зеркало , плащ
На стуле, сапожки в прихожей
Под вешалкой... Случаи хороший
Нам выдался, день подходящ.
Сегодня тебе расскажу
Не то, что припомнить сумею,
А то, как от счастья глупею,
Когда в эту память вхожу.
16 декабря 1972
* * *
Где я видел это злое,
Это умное лицо?
Над суставом золотое
С плоским камешком кольцо.
Точно ль там, за временами,
Детством, дружбой, на бегу,
Что-то было между нами,
Что припомнить не могу?
Настороженность, одна из
Нянек памяти, спешит...
(Наш троллейбус, накреняясь
По Литейному бежит,
Точно парусник античный,
Челн ахейский... Храбрецы
Здесь стоят толпой привычной,
По бортам сидят гребцы.)
Там, за спешкой, тьмой, долгами,
Службой — лёгкий дым стыда.
Память сложными кругами
Возвращается туда.
Вот рука её с колечком,
Мятый, поручень, окно,
Крыша дома с человечком
Над рекламою кино;
Вот судьба моя, с надрывом
Недосказанности, с тем
Детством злым, нетерпеливым,
С комплексами всех систем,
С чёрствостью неизлечимой,
Самомненьем, чепухой,
С памятью неразличимой,
Гордой совестью глухой...
Честно обхожу капканы,
Силюсь вспомнить что-нибудь,
Разглядеть, смещая планы,
Выворачивая суть:
Что же, что же было с нею
С нами? — Пусто. Ни следа!
Впрочем, мы, всего вернее,
Не встречались никогда.
1972
LES VIOLONS DE L'AUTOMNE
Верлену скрипки осени слышны.
Должно быть, осень хороша в Париже.
Хотя, конечно, и у нас не хуже —
Иначе отчего мы ей верны?
Садись к окну, придвинь тетрадь поближе.
Гляди на клен, краснеющий от стужи,
И наслаждайся хором тишины.
Поэт приходит в Люксембургский сад.
Песок поскрипывает под штиблетом.
Он видит вазы, статуи, мольберты,
Газон, дворца оранжевый фасад.
Еще не холодно, как поздним летом
Бывает, и осенние концерты
Слышны, и листья жёлтые висят.
Да, скрипки, скрипки слышит он вокруг.
Не замечает бледную брюнетку
С этюдами на полотняном стуле.
Он, забываясь, видит Петербург,
Фонтанку, клёна выцветшую ветку,
Где статуи античные уснули —
Наш маленький Jardin du Luxembourg.
Пусть я не лажу с русским языком,
Который всё на свете позволяет:
Я вижу, что девица, над альбомом
Склоняясь со своим карандашом,
Поэта, несомненно, замечает,
И взгляд его ей кажется знакомым,
Хоть он, я знаю, с нею не знаком.
Когда она покинула постель,
Был полдень. Полукруги под глазами
Об этом говорят. Забыв об этом,
Из сада по бульвару Сен-Мишель,
Высокими любуясь небесами,
Последуем тихонько за поэтом.
Сейчас он кончит эту канитель,