Я упиваюсь памятью любви,
А не любовью — грустно, в самом деле!
И годы, стакнутые визави,
Расходятся без цели.
Но, может статься, так и быть должно:
Заткнуть измученные перепонки
И помнить, что ни жизни не дано,
Ни смерти в Миссолонги.
14 марта 1972
* * *
Всё идёт своим чередом.
Бесконечно тянется нить:
Учрежденье, улица, дом —
Ничего нельзя изменить.
Коридоры наш длинны.
Бесконечно тянется нить.
Разговоры наши важны.
Ничего нельзя изменить...
26 апреля 1972
ВЕНЕЦИЯ
Прозрачные полутона...
Не оторваться: плеск, лагуна,
Высвечивает тишь волна
По мановению Нептуна.
Октавой ниже — в тишине
Звучат слова; еще полтона —
И в этом нашем общем сне
Слышны мелодии Плутона.
5 апреля 1971
ИКАР
Если небо с тобою на ты,
И глазеет простор виновато —
За свободный глоток высоты
Разве есть непомерная плата?
У черты человеческих сил,
Высоте посвящая усилья,
Ты о будущем сердце спросил —
К расправил печальные крылья.
20 марта 1972
* * *
Вот и снова я один, вот и снова —
Неудачник, паладин, Казанова.
Ни ответа от тебя, ни привета.
Я же высохну, любя, Анриетта!
29 декабря 1971
* * *
На Гражданском проспекте весна —
На Гражданском проспекте, где крыши
От дешевого золота рыжи,
И закату рубашка тесна;
Где белесые ночи без сна
Мы проводим всё реже и тише;
Где высокая память ясна —
Не яснее, чем небо, но выше...
Не любовь, только память жива!
Не любовью, а памятью живы
Отлетевшие наши слова
У другого конца перспективы:
Далеки, различимы едва,
Далеки — оттого и красивы...
14 марта 1972
* * *
Девочка с колечком на уме,
Зябкое прощанье в полутьме
Таллинского зимнего вокзала.
Узелок на память завязала,
Растворилась в медленной зиме,
О любви ни слова не сказала.
В Таллине, где тысяча простуд,
Дуют нескончаемые ветры,
Ежатся деревья, не растут...
Проглотить бы эти километры,
Возвратиться, поселиться тут...
16 марта 1972
* * *
Тихонько клавишей касаться
И слушать, слушать в полусне —
И станут ясными казаться
Пути, обещанные мне:
Все краски, все слова, все звуки,
Все истины, все времена,
Все заповедные науки —
И в небе звездочка одна.
17 марта 1972
ПЕТЕРБУРГСКИЕ СТРОФЫ
Темноволосая Нева,
Прохлада ясная, дневная
Течёт, знакомые слова
Задумчиво припоминая.
И я припоминаю их.
Когда мне радостно и больно,
Перебираю этот стих,
Грущу и улыбаюсь вольно.
И все начала и концы
Соединяет эта мука,
И небо смотрит близоруко
На эти воды и дворцы.
11 апреля 1972
* * *
От катера идёт волна крутая
И, у ступеней взмыв наискосок,
Алмазным ливнем рушится у ног —
И это, в сущности, вода простая.
Но так катастрофически черна
Река в своей оскомине летейской,
Что кажется: наколота волна,
Как бабочка, на шпиль Адмиралтейский.
17 мая 1971
ДВОЙНОЕ ЗРЕНИЕ
1
Опять не ты мне снилась, а другая.
Едва рассвет забрезжил на стене,
Проснулся я на смятой простыне,
От слез мальчишеских изнемогая.
А та, что мне увиделась во сне,
Спокойная, как прежде дорогая,
Вошла, как бы рукой отодвигая
Завесу лет — и улыбнулась мне.
Нам прошлое нельзя переиначить!
До спазмы воздух удержав в груди,
Я ей шепнуть пытался: уходи...
Но промолчал — и день слезами начат.
Слеза к слезе, весенние дожди.
И прошлое маячит впереди.
17 апреля 1971
2
В моем мальчишеском последнем сне
Не ты, любимая, приснилась мне.
Не ты, не ты мне снилась, а другая.
Под утро я, от слез изнемогая,
На скомканной проснулся простыне.
И был рассвет, недобрый, склеротичный,
С чахоточною бледностью, пустой:
Не охра, нет, и не желток яичный,
А чай, казалось, вылит был спитой
С соседней крыши на забор кирпичный.
Я вышел из дому. Чернел канал
В своей рубашке, скроенной на вырост,
Деревья жадно впитывали сырость,
И ветер крылья в воду окунал.
Да, был рассвет, и стало ясно мне:
Прошла по кромке еле уловимой,
Не ты, а тень утраченной любимой
В моей мальчишеском последнем сне.
18 апреля — 10 мая 1971
* * *
Г. С.
Ты живёшь в Петербурге, где воды слышны,
Где воздушные своды ясны.
В них прозрачные сумерки вносит весна,
Словно снадобья просит от сна.
Ты живёшь на Фонтанке, над чёрной водой,
Под высокой покорной звездой.
Не проникли в твой сумрак ни тленье, ни вздох
И не кровосмешенье эпох,
Там закат неразлучен с рассветом: июнь
Сопричастен поэтам и юн.
Там, где чёрная катится с плеском вода,
Где и прочих чудес — хоть куда:
Невозвратного века невзятым постом —
Летний сад за горбатым мостом.
Мы подсушаем звуки мазурки вдвоем
В эту ночь, в Петербурге твоём.
2 мая 1971
* * *
Как невская вода у берегов черна!
Так память о недавних поколеньях
Пугает и манит, прекрасна и страшна.
А мы сидим на каменных ступенях
И неглубокого не различаем дна.
Любуясь, как валы, сбегаясь с двух сторон,
На камне схлестываются попарно,
Ты говорила мне: — Тосканы грустный сон,
Такими чудятся мне воды Арно,
Когда он лигурийским ветром возмущён.
Я возражал: — Их оживит весна,
Смотри, вот-вот нагрянет сверхурочно
Другая живопись: смешки, полутона,
Весь Боттичелли твой — с волной цветочной,
Пленительной... ну что ты так грустна?
18 мая 1971
* * *
Такой внимательный и хрупкий,
Чуть приглушённый, деловой
Был голос в телефонной трубке —
И твой и, кажется, не твой.
К нему примешивались странно,
Не к месту улучив момент,
Потрескивания мембраны,
Пространства аккомпанемент.
И лишь когда его нарушил
Гудков однообразный строй,
Я понял: я тебя не слушал,
Я слушал только голос твой.