«Однажды мы разогреем скалы атомной энергией, размелем их в почву и окутаем Ганимед атмосферой. И тогда этот мир зазеленеет и станет второй Землей!» Все эти бравые фразы энтузиастов освоения Юпитера казались пустой похвальбой, но даже иронически настроенный Фрэзер понимал, что это не так. Система Юпитера была неисчерпаемой кладовой научной информации, а это означало, что поселения колонистов нужно строить всерьез и надолго. Но это, в свою очередь, привлекло в Систему множество инженеров и техников, специалистов по системам жизнеобеспечения. Конечно же, многие из них прилетели на луны Юпитера с женами. Затем возникла проблема добычи металлов — возить материалы с Земли слишком дорого, да и транспорты не могли приходить слишком часто. На Ганимеде и на Ио как грибы стали расти многочисленные шахты. И так шаг за шагом колония быстро разрасталась, крепла, становилась все более независимой от Земли. Почему бы ей действительно со временем не превратиться в цветущий сад?
— Что с вами, Марк? — спросила Лоррейн.
Фрэзер отвлекся от своих размышлений и смущенно ответил:
— Так, что-то размечтался… Не хочется думать о плохом, Лори. «Вега» прилетела и скоро улетит, так что все скорее всего обойдется. Но вот у Теора дела похуже. Если его племя будет изгнано с побережья, то наша работа по установлению контактов с юпитерианами будет отброшена лет на двадцать назад. Вот это действительно серьезно!
Они вошли в кессонную камеру и стали ждать, пока поднимется давление. Затем с облегчением сняли шлемы.
— А ведь для вас Теор — это больше, чем часть научной проблемы, — неожиданно сказала Лоррейн. — Мне кажется, что вы относитесь к нему лучше, чем ко многим людям.
Фрэзер озадаченно взглянул на девушку. Она была крупной блондинкой, с прекрасной фигурой, способной заворожить любого мужчину, но ее лицо было невыразительным. Лоррейн ему нравилась, и даже ее радикальные политические взгляды не портили их отношений. Эта девушка обладала недурным чувством юмора, умела прекрасно использовать часы отдыха. До начала революции на Земле она была главной заводилой в городе, ни одна вечеринка не обходилась без ее активного участия. Но в целом Фрэзер мало знал о Лоррейн, она не очень любила рассказывать о своем прошлом.
«Черт побери, что она хотела сказать?» — озадаченно подумал Фрэзер, но вслух еще раз повторил:
— Не переживайте вы так из-за этой «Веги», Лори. Поверьте, все обойдется. Спасибо, что встретили меня. Если вас не затруднит, позвоните моей жене и предупредите, что я задержусь на полчаса. Хочу немедленно связаться с Теором. Бог знает, что у него там произошло…
Глава 2
Он сел перед микрофоном и положил руки на панель управления передатчика, нацеленного на Юпитер.
— Теор, это Марк, — сказал он, но не по-английски или на языке Наярр. Люди были способны воспроизвести далеко не все звуки речи юпитериан — она состояла из невероятного набора кваканья, хрюканья и свиста, — и наоборот. Разговаривать можно было лишь на «общем языке», созданном лучшими лингвистами Земли и являвшимся грубой аппроксимацией юпитерианского. Теор легко научился говорить на нем, а вот Фрэзеру удалось овладеть им лишь после многих месяцев упорного труда. — Ты слышишь меня?
Его слова преобразовывались в набор электронных импульсов, которые поступали в приемное устройство Главного Передатчика, расположенного в нескольких милях от Авроры. Отсюда они выстреливались информационными пакетами в ближайший из трех информационных спутников, вращавшихся вокруг Юпитера. Там на специальном преобразователе электрические сигналы превращались в поток нейтрино. Невидимый, неосязаемый луч широким конусом посылался на Юпитер со скоростью, чуть меньшей скорости света. Его ширина была соизмерима с диаметром чудовищной планеты. Практически беспрепятственно пронизав его толщу, луч уходил в глубины космоса. Ни могучие магнитные бури, ни мощное гравитационное поле не могли существенно исказить переданную информацию, в то время как у радиолуча не было шансов пройти даже верхний слой атмосферы. На поверхности Юпитера располагался приемник, некогда доставленный автоматической ракетой. Он преобразовывал нейтринный сигнал вновь в радиоимпульсы и посылал их узким лучом с помощью радиоприцела в четырехдюймовый диск, который ныне носил Теор, сын вождя племени Наярр.
Потребовались усилия нескольких поколений лучших ученых Земли, чтобы создать устойчивую связь с обитателями недостижимой планеты. Но вслед за техническими трудностями возникли проблемы совсем иного рода…
— Теор? Почему ты не отвечаешь?
«Черт побери, а не умер ли он? — с внезапной тревогой подумал Фрэзер. — Теор должен слышать меня, ведь он всегда носил диск на шее…»
Фрэзер достал старую трубку из кармана и стал неспешно набивать ее табаком, чтобы успокоить разгулявшиеся нервы. Сейчас он не думал о том, что кисет опустеет окончательно и до прихода следующего транспорта с Земли ему придется несладко.
А в это время в тысячах миль от него, в полной темноте, в которой человеческий глаз ничего не смог бы разглядеть, другая рука потянулась к кнопке переговорного диска. Юпитерианин спросил:
— Это ты, Марк?
Через минуту эти слова дошли до Ганимеда. Фрэзер вздрогнул и едва не выронил трубку.
— Да, это я. Надеюсь, не потревожил тебя в неурочный час, друг?
Последовала пауза, в течение которой Фрэзер постарался привести свои нервы в порядок. «Что-то я слишком близко к сердцу принимаю все, что происходит с Наяррами, — подумал он. — Теор, конечно, очень приятный, умный парень, и мне будет очень жаль, если враги изгонят его племя с побережья. Это здорово повредит нашему проекту — ведь приемник-то останется в Доме Оракула. Придется вновь устанавливать контакты с новыми обитателями тех мест, а это займет долгие месяцы, если не годы. Но с другой стороны — так ли уж это важно для меня? Юпитер еще более чужой для меня, чем сама преисподняя…»
— Нет, ты не потревожил меня, — ответил Теор. — Правда, сейчас у нас ночь, и мое сознание должно было затуманиться, но сейчас я настолько обеспокоен происходящим, что мне не до сна. Хорошо, что ты связался со мной, друг. Мое племя очень нуждается в твоей помощи.
— Чем я могу помочь?
Фрэзер почувствовал растущую тревогу. Он долгие годы общался с Теором, и хотя юпитериане физически отличались от человека более, чем, скажем, медузы, это существо было ему ближе многих друзей.
— Я долго втолковывал своим соплеменникам, кто вы и что может дать наше общение, но они не желали меня понять, — после минутной паузы сообщил Теор. — Сейчас же, когда над нами нависла смертельная угроза, они стали куда сообразительней. Каждый фермер теперь знает, что нас спасет существо с небес.
— Так до них, наконец, дошло, что я не бог и не явление природы вроде наводнения? — обрадованно воскликнул Фрэзер. — Ты их убедил?
Он никогда не придерживался стандартных методов общения с аборигенами, которые использовали другие исследователи Юпитера. Десять лет назад он работал в технической группе, занимавшейся улучшением качества связи с планетой. Постепенно он заинтересовался этим проектом настолько, что стал все свое свободное время посвящать изучению первой версии «общего языка» — лучшего средства общения с юпитерианами тогда не было. После этого он набрался смелости и попросил включить себя в группу лингвистов, занятую непосредственно проблемой контакта. Ему разрешили попробовать установить связь с сыном вождя племени Наярр — и были весьма удивлены быстрым прогрессом Фрэзера в языке. Вскоре выяснилось, что он продвинулся во взаимопонимании с аборигеном куда больше, чем опытные специалисты. Дело, конечно, было не только в прирожденном таланте Фрэзера, но и в его поразительной настойчивости. За 10 лет общения Фрэзер и Теор научились не только понимать друг друга, но и ощущать эмоции собеседника — такого не достиг еще ни один другой землянин.