ГЛАВА 11
Консультация закончилась рано, и в двадцать пять шестого – с запасом в пять минут – я был у школы Дженни и искал какое-нибудь укрытие. Школа Святой Марии выходила прямо на дорогу, и вокруг не было даже деревьев, за которыми можно спрятаться. Посреди дороги находился островок безопасности – а что, если стать регулировщиком? Стоп. Идут дети. На перекрестке – дети. Они идут креститься. Но не скрещиваться. Дети, не скрещивайтесь, это приводит к слепоте, бородавкам, ранней смерти.
На другой стороне улицы было небольшое кафе, я пошел туда и сел за столик возле окна. Пока семидесятилетняя официантка с кукольным личиком носила мне кофе с густой пенкой, из школы стали появляться первые девочки. Они очень походили на мальчиков из соборной школы. Разного роста, но все в одинаковой форме. Правда, старшеклассницам позволялось носить нейлоновые чулки и туфли на невысоком каблуке, но все моложе пятнадцати щеголяли в белых носочках и туфлях без каблуков. От этих белых носочков, от этих блузочек и галстучков можно было изойти слюной. Кому нужен нейлон? Было в этих девчушках что-то, от чего перехватывало дыхание. Все такие аккуратненькие, такие складненькие. Все на них беленькое, все сидит, как на куколках… под старость обязательно куплю себе кафе напротив женской школы и буду целыми днями просиживать у окна. Хозяевам кафе незачем заманивать девочек-конфеточек сладостями. Деточки-конфеточки приходят к ним за сладостями сами. Мамулечки считают, что отвратительные старые маньяки с липкими пальцами караулят девочек только по темным углам этого бренного мира. Глупые мамулечки! Маньяки караулят девочек повсюду. Даже если эти маньяки – хозяева кафе, восемнадцатилетние толстяки-уродцы с фигурой в форме груши, не нюхавшие живой девичьей плоти.
Несколько девчонок принялись играть в классы прямо на дороге. Прыг-скок, юбочки вверх-вниз… Ну, где же ты, Дженни, я так тебя хочу! Иди к Келвину, Дженнифер. Келфин тепя штет, тефочка, ити к нему. Вот она! Девчонки тут же замахали ей – дуй к нам! Все ее ровесницы, все до одной, – хорошенькие. И начались хиханьки и хаханьки.
– Ну, у нее телеса! Когда она кричала, груди так и ходили вверх-вниз, будто море какое! Сколько же они должны весить! Представляю, что о ней думают мужчины.
Синтия, лучшая подруга Дженни, раздвинула воздух руками, будто плыла брассом.
– И что ты к ней прицепилась? Ну, наградил Бог человека большими грудями – что же, на нее теперь никто и глаз не положит? И вообще, она-то чем виновата?
– Но ни один мужчина к ним прикоснуться не пожелает – это точно. Только если уж совсем с приветом.
– На вкус и цвет товарищей нет. Может, какой-нибудь араб и клюнет.
– Ты-то откуда знаешь? Неужто с мальчиком такой серьезный вопрос обсуждала?
Девочки прыснули со смеху, и Дженни вместе с ними.
– Все может быть, – ответила она.
– Ты? С мальчиком? Ты бы давно нам рассказала, было бы что.
– Ничего я ни с кем не обсуждала. Дурочки! Но, возможно, кто-то как раз от таких балдеет. А что? У нас про это вообще знаний ноль.
– А моя сестра…
– Опять твоя сестра! Все уши прожужжала своей сестрой! Да она, небось, сама еще не пробовала. А хвалиться мы все умеем.
– А вот и пробовала. Спорим, пробовала? Я и парня того знаю. Как-то вечером их засекла.
– И что они делали?
– Обнимались, целовались, звуки чудные издавали.
– Но они стояли? – решила уточнить Синтия.
– Да.
– Значит, ничего такого не было. Стоя этим не занимаются.
– Почему?
– Потому что этим занимаются лежа. Ты в кино видела, чтобы кто-нибудь это делал стоя? Стоя только целуются.
– Дурочка ты.
– Ну да. А ты умная. Будешь это делать стоя – вмиг на полу очутишься.
– А я тебе говорю, они это делали стоя. Он задрал ей юбку, а у самого штаны были спущены до колен. И что это, по-твоему, было?
Я не спеша вышел из кафе. Спокойный, расслабленный – в этих краях оказался совершенно случайно. Но сердце в груди порхало, словно бабочки на балетной сцене. Моего приближения девочки не заметили. Во всяком случае, Дженни. Чтобы привлечь ее внимание, пришлось кашлянуть. В горле запершило. Я даже по-настоящему откашлялся, чтобы его прочистить. Тут Дженни увидела меня, и на ее лице отразилось удивление, а еще одна маленькая стервочка захихикала. Тотчас захихикали и остальные – все, кроме Дженни, моей прелестной Дженни. Она была слишком хорошо для этого воспитана. Я стиснул кулаки – и даже не покраснел.
– Счастлив, что мне удалось наполнить радостью ваши детские души, – небрежно обронил я, хотя сам был готов провалиться сквозь землю. Они как по команде смолкли… так-то лучше. Одна из них даже извинилась: мол, мы совсем не над вами, мы до вас такой смешной разговор вели… и она снова захихикала. Я милостиво оставил ее потуги без внимания.
– Случайно оказался в этом районе, – сказал я Дженни, – и увидел тебя. Ничего, что я подошел?
– Нет, конечно. Келвин, это мои подружки: Синтия, Филлида, Сьюзен и Джейн. – Все они мне улыбнулись. – Мы с Келвином соседи, и он помогает мне делать уроки, так что можете умирать от зависти.
Тут они наперебой затараторили, принялись со мной шутить и всячески меня превозносить, просить, чтобы я позанимался с ними тоже. Глупые, маленькие девочки. Когда-нибудь вам откроется истина. Когда-нибудь.
– Едва ли я чем-то могу помочь вам. – Я широко улыбнулся всем девочкам сразу и пошел прочь. Дженни – за мной.
– Ты не обижайся на них, – извинилась она. – Хохотушки – что с них взять?
– Ерунда. Вы, наверное, мальчиков обсуждали?
– Откуда ты знаешь?
– Когда девчонки собрались в кружок и хихикают, можешь спорить на последний фартинг – они перемывают кости мальчишкам. Неважно, сколько им лет, – тема всегда одна и та же.
– Почему?
– Да уж вот так. А почему – сам не знаю.
– Наверное, все дело в сексе.
– То есть?
– Не может быть, что дело в мальчиках. Все хихиканье – из-за секса. Только и разговоров, что о сексе, – и тут же давай хохотать. Может, девочки просто боятся этих разговоров – либо видят в этом что-то грязное.
– Что боятся, возможно, а грязи тут никакой нет, – сказал я. – Если и он, и она – люди хорошие, ясно, что ничего плохого выйти не может.
– Так уж и не может?
– Ведь это совершенно естественное дело, все равно что есть или дышать, и неважно, сколько тебе лет. Когда-нибудь видела, чтобы кошки или собаки про это хихикали или шептались в кружочке?
– Нет. И, по-твоему, без разницы, сколько тебе лет?
– А какая разница? Лишь бы, как говорится, все были здоровы. А так хоть тринадцать, хоть восемнадцать – кто запрещает? Во всяком случае – не закон природы. Правильно?
Она внимательно меня слушала, не отводя глаз. Явно ждала, что я скажу что-то еще.
– Это даже на пользу.
– Как так?
– Если не делать того, что естественно, значит, поступать не по природе, а идти против природы – что же тут хорошего?
Я улыбнулся ей, и она пожала плечами.
Дорога домой заняла двадцать минут, мы шли и болтали, все больше о школе, о людях: как они не понимают друг друга; как глупо, что школьников разделяют по возрасту; как глупо, что их разделяют по полу – так, опять вернулись к тому же самому. Опять же секс! И почему люди всегда о нем говорят, спросила Дженни, это же дурость! Я объяснил: это как драка – если ты ее боишься, все время о ней говоришь. Выходит, люди боятся секса, задала она справедливый вопрос, но я и здесь не потерялся: люди обычно боятся всего нового, неизведанного, не хотят выставиться дураками.
– Но тут-то чего бояться? – удивилась Дженни. – Нового в этом ничего нет, все изведано. И как при этом можно выставиться дураком?
– В том-то и дело, что никак, – ответил я и пожал плечами.