На Малберри-роу мы увидели Тристрама – он шел нам навстречу. Я просто поднял руку в знак приветствия, но Дженни радостно завизжала и кинулась к нему. Несколько коротких фраз – и Тристрам ушел домой. Дженни осталась ждать меня.
– Быстро вы. Назначили тайное свидание? Она виновато посмотрела на меня.
– Буду нем, как рыба. Кроме вас, это никого не касается.
Я подмигнул ей, она улыбнулась и пошла к своему дому.
Итак, свидание. Тайное свидание. Интересно, где они встретятся?
Ясно, что не дома, – и там, и там много народа. В каком-то тихом, уединенном местечке, и где-то неподалеку. Парка поблизости нет, заброшенных домов – тоже. Может быть, в саду? Слишком холодно. А если в сарае? В сарае. Похоже на правду. Но как она мне поверила! Что буду нем, как рыба. Правильно сделала, что поверила. Я не скажу никому. Об их тайных свиданиях не будет знать никто. Кроме нас троих.
Вечером я занимался у себя в комнате, окно было открыто. В конце ее сада, укрытый кустарником, стоял небольшой сарай – самое подходящее для них место. Другого просто нет. Нужно запастись фонарем.
До десяти часов ничего не произошло – если не считать того, что я как следует потрудился. И тут я услышал посвист. Сначала один, а потом и другой, на удивление мелодичный. Ко мне этот сигнал тоже относится. Я выключил свет – и дверь моей комнаты отворилась. В этом было что-то сверхъестественное.
– Келвин, разве можно работать в темноте? Глаза испортишь.
– Мама. Я наблюдаю за звездами и ловлю от этого кайф.
Мысленно я отдал ей приказ – выйди из комнаты. Но ее глаза продолжали сверлить мне спину.
– Мама. Ну, пожалуйста.
Дверь закрылась, и я снова уставился в темноту сада. Уши уловили какой-то звук. Я напряг зрение, ничего не увидел, но со стороны дома Траншанов донеслось какое-то шуршание, какой-то шелест. Я бесшумно спустился вниз и выскользнул в наш сад. Шшш. Тихо, тихо, еще тише. Ожиданьем полна тишина.
Даже в темноте я знал сад лучше, чем свои пять пальцев. Когда к родителям приходили гости, и я боялся встречи с ними, я прятался в саду. Ну-ка, где ваш отпрыск? Небось, вымахал, что не узнать? От этих разговоров меня всегда воротило, и я убегал в кустарник в конце сада, ярдов за семьдесят, а уж когда я действительно не хотел, чтобы меня нашли, перелезал к соседям, но потом всегда появлялась мама и звала меня шепотом, как кличут потерявшуюся кошку.
Я прошел в самый конец сада – туда, где наши территории разграничивала стенка сарая Траншанов. И услышал их шепот.
– Ну и запашок здесь! А твои сюда точно не ходят? – спросил Тристрам.
– Никогда. Иногда садовник забредает, да и то раз в год по обещанию. Почти весь садовый инструмент – в доме. Мы тут можем порядок навести.
– Заметят.
– Говорю тебе, они сюда и не заглядывают.
– А садовник?
– Да ему почти сто лет. Отсюда хоть крышу унеси, он и то не заметит.
– Точно? А свет здесь есть?
– Есть масляная лампадка, но сначала надо занавески повесить.
– Занавески?
– Ну да. Мы же хотим, чтобы здесь было уютно? Хотим. И наши дела нам будет уютнее делать.
– Какие дела?
– Ну, просто.
– Я свечку притащил. Может, зажжем ее в уголочке?
– Тристрам, но я…
– Не бойся. Давай попробуем. Если что, скажем, просто захотелось поиграть.
Я услышал, как чиркнула спичка, и через щель в нижней части сарая замерцал слабенький свет. Я опустился на колени и тут же ощутил сыроватую влагу земли. Мои голубки сидели на перевернутых ящиках из-под фруктов. И он, и она – в школьной форме.
– Ну, так лучше? Ничего они не заметят. А если что – мы же услышим, что они идут по саду, и сгинем. Решат, что это ворюги какие-нибудь. А они думают, ты где?
– У себя наверху, сплю сладким сном. А твои?
– То же самое. Полчаса у нас точно есть.
– Наверное. Вообще-то, это недолго.
Для меня более чем достаточно. А если ноги судорогой сведет? Представляю, какой у меня идиотский сейчас вид.
– Как день прошел? В школе все хорошо? – спросил Тристрам.
– День как день. Правда, встретила Келвина, мы вместе домой шли – ты же видел. Когда он появился, все девчонки заржали.
– Почему?
– Заржали, и все. Дуры потому что. А он хороший. Ему хоть дадут эту стипендию?
– Должны. Все говорят, что он очень умный. Он только и делает, что занимается.
Только и делает, что занимается. Очень мило. Давайте все восхищаться Келвином. А в ваши головки не приходит, что на свете есть кое-что еще?
– Это, наверное, здорово: он школьный староста, а ты с ним так запросто.
Тристрам не ответил. Их плечи соприкоснулись, руки нашли руки. Головы склонились во встречном движении, щека потерлась о щеку, потом лица чуть повернулись – и встретились в поцелуе. Их руки, их тела бездействовали, оставались неподвижными – жили только лица.
Они отпустили друг друга, и Дженни, широко распахнув глаза, в которых бегали искорки любопытства, спросила:
– Хорошо я целуюсь?
– Не знаю. Сравнивать-то не с чем, как я могу знать?
– Очень даже можешь.
– Как?
– Я же могу. Чувствую. Вспомни кино: что у женщины написано в глазах после поцелуя? Так что я знаю: ты целуешься, как надо.
– Ты тоже.
– Честно?
– Не будь дурочкой.
Он наклонил к ней лицо. Но она отодвинулась.
– Я тебя серьезно спрашиваю. Хорошо я целуюсь?
– Ну, конечно. Очень хорошо.
Одним неуловимым движением она прижала его голову к себе. Их рты склеились, дыхание стало громким и прерывистым… когда они, наконец, прервали поцелуй, на их лицах отпечаталось выражение глубокой сосредоточенности.
– А стоя было совсем здорово, – вспомнил он. Они встали и снова погрузились в поцелуй. Тела их крепко прижались друг к другу, задвигались. Руки накрепко сцепились, от движения тел ее серая юбочка дразняще задралась, блузка выпросталась наружу, на мгновение даже мелькнула полоска плоти вокруг талии. Юбочка взметнулась еще выше – сверкнули ее узенькие словно впившиеся в кожу трусики в цветочек.
– Дженни. – Он вдруг сорвался на фальцет. – Я хочу к тебе прикоснуться.
– Где?
– Сам не знаю… хоть где. Ты не против? Можно?
– Наверное, можно.
– Точно?
– Если это приятно, чего же возражать.
Они снова прижались друг к другу и поцеловались… руки его обшарили ее спину, проскользнули под блузку. Ощутив под пальцами ее теплую и гладкую плоть, он даже вздрогнул.
– Что с тобой? – прошептала она.
Он не ответил, но руки его скользнули чуть ниже, немного повозились с поясом ее юбки, снова поднялись выше, снова сместились ниже. Он хотел опустить руку совсем вниз, но не мог, не мог себя заставить. Потом руки его передвинулись вперед, куда-то между их животами. Тут впервые вздрогнула она, вздрогнула – и оттолкнула его.
– Тебе не понравилось?
– Нет… То есть да. Сама не знаю.
– Что же тогда?
– Просто как-то непривычно. – Она глубоко втянула воздух. – Понравилось. Точно. Непривычно очень, вот и все.
– А ты чувствовала, как я к тебе прижимался?
– Внизу, что ли?
– Да. Чувствовала?
– Да.
– И как?
– Странно как-то.
– В смысле чудно?
– Нет. В смысле приятно.
– Потрогай меня там.
– Ой, как это? Ты хочешь?
– Да. Когда будем целоваться. Если прилечь, было бы совсем отлично.
Они стали целоваться, и ее рука робко отправилась по его телу, к низу живота. Но за несколько дюймов до цели остановилась. Потом опустилась еще на йоту… снова замерла. Его пальцы прогуливались по ее спине, и он изо всех сил старался не обращать внимания на ее действия.
Ее личико исказила гримаса, она, наконец, достигла цели, ее пальцы коснулись верха его торчащей дубинки. Потом, собравшись, она резко двинула руку дальше и прижала ее к его плоти. Он, не в состоянии больше оставаться бесстрастным, энергично задвигал бедрами. Она тут же убрала руку. Они посмотрела друг на друга.