Робин сделал паузу.
— Что же находится там?
— Некоторые апартаменты — для жилья. Некоторые — офисы, может быть. Но очень комфортабельные.
— Ну и что?
— Хорошо, но там я был удивлен. И видел, как Элоиза и Большой Билл стояли обнявшись. — Он продемонстрировал это на мне.
Непристойный возглас одобрения донесся до нас откуда-то сверху.
— Давайте закроем эту тему, в самом деле. — Я высвободилась и ничего не сказала.
— Это Напьер распорядился, чтобы всюду развесили таблички предупреждения, и запретил ходить по территории без сопровождения. — Робин положил руку на мое плечо. — Итак, что ты собираешься делать здесь, дорогая?
Я не ответила. Я переваривала то, что он сказал мне, чтобы дать достаточно последовательный ответ, и была слишком занята, чтобы заметить, что Робин впервые назвал меня «дорогая».
— Я хочу поговорить с тобой, Шарлотта. — Билл Напьер никогда не говорил мне «дорогая».
Он сжал мою руку, так как в это время сельские жители, зарегистрировавшись, вышли из шатра, к свету, легкомысленно, но было ясно, что он намеренно задержал меня.
День приема закончился. Мы осматривали все вокруг скважины. Мы смотрели на могущественный двигатель, на приземлившийся вертолет, на сверло-бур у лаборатории, где исследовали его сердцевину, и сейсмическую лабораторию, где беспорядочно двигался карандаш сейсмографа. Мы посмотрели фотографии, как прекрасно будет выглядеть окружающая скважину местность, когда демонтируют экспериментальный кран, а все, что стоит на сваях, будет опущено на землю, если найдут достаточно нефти. Мы слушали Билла, который рассказывал о том, как далеко ушел прогресс с тех пор, когда геологи искали нефть с помощью прута персикового дерева или даже с помощью «нефтяных ведьм».
— И она здесь сейчас, маленькая нефтяная ведьма, собственной персоной, — прошептал мне Робин, в то время когда Элоиза, сопровождаемая Биллом, направилась к фуршетному столу, якобы предлагая канапе более застенчивым гостям, но выглядела, как выразился Робин, «хозяйкой своего хозяина».
Ленч завершился. Все, что осталось от него в разукрашенном шатре, теперь были грязные тарелки и столовые приборы, скудные объедки индюшки, ветчины и лосося в стеклянных банках. И конечно, Билл и я.
Не было совсем никаких сомнений в том, что вечер удался, и не просто удался, а прошел с весьма большим успехом, и я подумала, что, по крайней мере, вызвал улыбку на лице Билла.
Это начинало походить на свадебный банкет в двух противоположных лагерях. Мы, сельские жители, в лучших весенних нарядах, с прическами и шляпами, на которые приходится надевать стальные каски. Наши хозяева, число которых постоянно меняется и продолжает снижаться, многие из них надевают непромокаемые костюмы и защитные ботинки. Я также вспомнила, как пахнет сырая нефть букетов, составленных флористами в центре, и богатое угощение, и хорошо известное пристрастие мисс Гудвин к моему греху.
Я также вспомнила, что все еще смотрю на лицо Билла. И в этот момент я пришла к выводу, что его утомила вечеринка. От его вежливой улыбки веяло холодом.
— Поговорить? — повторила я осторожно.
Я надеялась, что Робин стоит позади меня, но он сопровождал бригадира Криспа и его внучек до машины. Элоиза тоже испарилась, очевидно ожидая Билла, я подумала, в свободных, так сказать офицерских, жилых апартаментах.
Эта мысль заставила меня собраться, и я взглянула на Билла с соответствующей холодностью.
— Действительно, несколько слов, Шарлотта.
— О чем?
— О тебе.
— Ах, обо мне. — Я сделала ошибку, проглотив его дерзость. — Это на самом деле очень интересно.
— Ни в коем случае. Временами это становится чрезвычайно скучным и даже раздражает. Чистое ребячество.
Я почувствовала, как мои щеки заливаются румянцем.
— Иногда, Шарлотта, ты на себя не похожа. Ты и то, как ты себя ведешь.
— Мое поведение? Мое?! — воскликнула я вне себя и топнула ногой по сырому ковровому покрытию. — У тебя нервный срыв!
— У меня, — сказал он совершенно спокойно, — тоже старомодное представление о том, как следует вести себя девушке.
— Тогда это твои проблемы, — сказала я и моментально получила удовлетворение, увидев, как Билл побелел от гнева.
Он сдерживал гнев невероятным усилием воли. Я видела, как желваки на его скулах напряглись. Но голос его остался прежним, ровным.
— Я не считаю, что ты ведешь себя правильно, оставляя у себя на ночь мужчин.
— Не всех, — сказала я с негодованием. — Только одного.