– Окей. – Промурлыкал Афиногенов, а Гунько молча кивнул. – Только на спинах мы его не потащим, даже за гранитный бантик!
– Да господи ж ты боже мой! – Воскликнул Фроленков. – Где я вам карету-то… Хорошо, щас. Кудрявцева!!!
– И не подумаю! – Отозвалась беседка. – Пусть этот твой больной сначала…
– Да понял я, понял! – Вскричал Водоносов. – Извини, что заблевал тебе скамейку!
– И перила!
– И за перила тоже прости!
– Тогда мир. Тащите его в меня!
…Через полчаса Фроленков уже натягивал вожжи на паре львов, запряженных в беседку со стонущим графом внутри.
– Нннно пошлииии! – Завопил гном львам.
– А ты не мог бы без этого пасторального «нннооо»? – Попросил оглянувшийся лев Гунько.
– Ну я не знаю команд для запряженных львов. Вперёд, вольные хищники саванн! Так нормально, придурок?
– Такое допустимо, да. – Ответил Гунько, а Афиногенов одобрительно кивнул. Львы встали на дыбы и рванули вперёд, срывая когтями комья земли и дорогущего дёрна. Беседка взвизгнула от рывка, встала на ребро и заскрежетала следом, утягиваемая каменными хищниками. Кованную ограду львы даже не заметили, и «карета» понеслась по шоссе в сторону московских огней.
…Под громкое «И-хааааааа!» обезумевшего от драйва гнома Афиногенов и Гунько мчались по московским улицам, разбрасывая в стороны куски плитки и асфальта. И никто, гуляющий или дежурящий по Москве в этот поздний час, совершенно не удивлялся увиденному. Не стреляют во все стороны, и хорошо. А плитка и асфальт… Так всё равно назавтра переложат по-новому. Фроленков остановился лишь раз – посреди Тверской.
– Сергеич! Доброй ночи! – Окликнул он памятник Пушкину. – Не подскажешь, как до «Склифа» допереть?
– Отчего ж нет? – Прогрохотал поэт. – Скачи по Садовому до Сухаревской площади!
– Спасибо, земляк!
– Поэмку не хотите новую послушать? Постапокалиптичненькую? «Когда дождём размыло Русь…»
– Прости, Сергеич, надо когти рвать – у нас тут тяжёлый!
…Последним снесённым в эту ночь забором была старая ограда НИИ Склифосовского. Осаженные Фроленковым львы круто развернули беседку, отчего бюст профессора обдало асфальтовой крошкой. Голова проснулась и с ненавистью, на которую способны только гениальные доктора, посмотрела на каменный «экипаж».
– Вы што себе позволяете, сволочи?!
– Николай Василич! – Раболепно затараторил гном. – Тут дело, не требующее отлагательств!
– Убирайтесь к чертям собачьим!
– Но, профессор, тут пациент с расчавканным позвоночником…
– Что? – Ненависть к людям сменилась на детскую заинтересованность. – Он чувствует члены? Боль?
– Вообще ни хрена! – завопил Водоносов из недр беседки.
– Чудно! Бегом в третье строение по левую от меня сторону! Профессор Ципаревич ещё не уходил!
– А он трезвый?
– Надеюсь, что нет!
…Ципаревич был почти богом. Он сражался с дворянской хворью как лев, так что Афиногенов с Гунько приняли его в свой прайд. Водоносов прекрасно чувствовал себя до пояса. Но ноги… Здесь профессор оказался бессилен. Поэтому через два месяца жизнь графа изменилась. Поместье и авто оборудовали пандусами, по которым Водоносов лихо гонял на электроколяске. Теперь он каждое утро выезжал из спальни, откуда давно выветрился запах женьшеня. Спускался по пандусу вниз, выезжал на крыльцо, охраняемое львами с бетонными мячами под лапами. Проезжал под террасой, поддерживаемой атлантом и кариатидой, напоминающей Люси Лю с бицепсами молодого Шварцнеггера. Здоровался с садовником, въезжал в переоборудованный «Крайслер», который медленно, чтобы не повредить садового гнома, выдвигался на шоссе через новенькие ворота и нёс босса на работу в сторону стеклянных пиков «Москва-Сити».
Однажды, выехав на коляске из лифта на 80-м этаже, Водоносов чуть не столкнулся с уборщицей Тырдыевой, трущей пол его приёмной. Тырдыева испуганно вытянулась в сухую тонкую струнку, почти спрятавшись за модную швабру. Водоносов кивнул ей и проехал дальше, как вдруг остановился, а затем дал заднюю. Проезжая мимо уборщицы, глядя на неё с нового для себя ракурса, он заметил, что её рука мелко самопроизвольно трясётся.
– Что у вас с рукой, Тырдыева? – Поинтересовался граф.
– Ничего. – Пролепетала та, спрятав руку за спину.
– Я же видел, что она дрожит.
– Это мне совершенно не мешает, вы не подумайте… – Испуганно проговорила женщина.
– Я не к этому клоню. Когда это началось?
– Недели две назад…