– Зинаида Ильинична! – Умоляет он. – Ну пожалуйста, будьте терпимей! Я не пересажу от вас яблони, и не надо на меня давить! Почему бы вам просто не жить с ними мирно?!… Ну конечно, да, я всегда у вас плохой. Приятного аппетита.
Махровая хвойная шовинистка считает лиственные недодеревьями, понароставшими в многострадальной русской земле.
Жители элитного посёлка разделились на два лагеря. Одни считают Гаврилова геем, другие – педиком. Но не построена еще колокольня такой высоты, с которой Гаврилову плевать на их мнение. После ужина он садится на плетёное кресло под своей ёлкой, и она кладёт ему на плечи свои изумрудные лапы. Вместе они листают каталог ужасно дорогих ёлочных игрушек – маме на днях стукнет 210, и надо успеть с заказом. Они тихо спорят, потому что у дерева и человека абсолютно разные вкусы. И иногда прислушиваются к треску старых ветвей – маман опять сцепилась с грушей на ровном месте…
…А наивный подлог купидона Шепелева всё же раскрыла итоговая небесная проверка. Но он отделался лёгким испугом. Официально стрелу всё-таки списали. На хорошее дело.
НАСТРОЙЩИК
Улитка доползла до середины лба. Значит, пора вставать. Клёпин открыл глаза и уставился на четверг. Четверг, в свою очередь, смотрел на Клёпина густой зябкой полночью, протекающей сквозь толстые корни вздыбленного пня. Гном потянулся, треская суставами, встал и отряхнулся от одеяльной листвы. Заправив бороду в штаны (так теплее, да и уменьшается вероятность запутаться в ней ногами и грохнуться в овраг), Клёпин взял ящик с инструментом и вышел из пня. Пора настраивать лес.
Первым делом – уменьшить ветер. Что-то он слишком наяривает. Гном достал ветряной ключ, вставил его в воздух (попал как обычно не с первого раза) и, прислушиваясь, немного покрутил влево. Вот так. Но седьмая берёза всё равно шелестит громче, чем нужно.
– Еремеева! – Грозно прикрикнул на неё Клёпин.
– Што.
– Доброй ночи. Чуууууть потише, ок?
– Так?
– Ещё… Ещё.
– Куда уж тише-то, Клёпин?!
– Вот что ты споришь постоянно, я не пойму? Подстраивайся под ветер, подстра… вооооооот! Вот! Стоп! Шикардос! Держи этот шум до трёх тридцати, потом штиль. Боже мой, а кто это так… Зубов!
– Джа, мон женераль? – Здоровенный лосина выглянул из-за кустов.
– Чавкай в до-миноре, я тебя очень прошу! Так, знаешь, утробно.
– Яволь. А ломлюсь через чащу нормально?
– Бог. Просто бог.
– Я подумал – может мне сымпровизировать? Добавить чуть настырности и громоподобной неповоротливости? Тогда валежник затрещит ярче, заиграет как-то по-другому и…
– Нет-нет, и так нормально. Сейчас ты хлёстко прорезаешь тишину. Я боюсь, что получится слишком… У нас же не «Кармина Бурана» в конце концов.
– Соглашусь.
Увеличив немного яркость Луны крестообразной отвёрткой, Клёпин двинулся дальше. Подтянул пятую струну паутины между осоками Лиховцовой и Гребенчук. Сделал плавней звук уходящего поезда, добавил ему в финале уютный гудок. Лизнув палец, налепил на бархат ночного неба еще несколько звёзд.
– Анатолич!
– Я.
– Чо ты ухаешь так часто?! Не уходи в драм-н-бэйс! Раз в пару минут достаточно.
– Извиняюсь. Просто настроение хорошее. – Филин таинственно улыбнулся.
– Это с чего?
– Любофф! – Анатолич слащаво улыбнулся и покрутил лапкой брежневскую бровь.
– Я тя поздравляю, но ты давай это… работу с шуры-мурами не смешивай.
– Понял, босс. Иик!!!… Мля, мышь не пошла.
– Воды из ручья попей. Только в клюве грей – не то опять зоб опухнет. Арревуар.
– Буэнос ночас, Мэтр.
Затем настал черёд Витька. Витёк был соловьём перспективным, но неимоверно ленивым и тупым.
– Витя. Пожалуйста. Христом Богом. «Фьюиииииить».
– Фьюить.
– Да не «фьюить», блять, «фьюииииить»! Уходи вверх! От сердца свисти! «Фьюииииииить», понимаешь? «Фьюиииииииить», Ви-тя! Ещё раз!
– Фьюии… ить.
– Нет, ты издеваешься. Это сопение гриппозного кабана, а не соловьиная партия. ДАЙ МНЕ ДОЛБАНОГО СОЛОВЬЯ!!!!