— Ханум, клянусь аллахом, пока я ничего не могу сказать тебе про Кероглу, я ведь его еще и не видал. Слава идет большая про его отвагу.
— Хорошо, — сказала Нигяр-ханум. — Коли ты не знаешь Кероглу, зачем идешь к нему в Ченлибель?
— Ханум, я уже сказал, пусть мне грозят тысячи смертей — лгать не стану. Хочешь, вели меня повесить, хочешь — изрубить, раз ты спросила, — я отвечу правду. Я хочу служить Кероглу.
Призадумалась Нигяр-ханум. Долго ль думала, недолго ль, наконец, взяла бумагу, написала на ней что-то, запечатала своей печатью, отдала Белли-Ахмеду.
— Раз ты идешь в Ченлибель, передай эту весточку Кероглу. Окажешь, от Нигяр-ханум — дочери султана.
Потом, нагнувшись, шепнула ему на ухо:
— Скажи, пусть прочтет. Если согласен, пускай сам приедет, а не то пусть пришлет через тебя ответ.
Белли-Ахмед склонился в знак покорности, спрятал письмо и, подняв голову, сказал:
— Ханум, а вдруг Кероглу не поверит, что письмо твоею ручкой написано. Говорят, он бывает упрям. Да ведь он еще не знает меня.
Сняв с руки золотой браслет, Нигяр-ханум протянула его Белли-Ахмеду. А в придачу дала пригоршню золотых, чтобы он купил себе коня и не шел пешком. Когда же Белли-Ахмед спрятал браслет и золото, Нигяр-ханум сказала:
— Крепко храни тайну. А узнает о ней кто-нибудь, считай себя мертвым. Будь у тебя тысяча жизней, на все найдутся палачи.
— Ханум, говорил я тебе, что смерти не боюсь. Будь спокойна. Или я совсем не берусь за дело, а коли уж взялся, — кончено! Недаром зовусь я Белли-Ахмедом. Скорее кровь моя потечет рекой, чем выведает кто у меня твою тайну.
Пусть теперь Нигяр-ханум возвращается домой со своими сорока стройными девушками. О ком же мне поведать вам, как не о Белли-Ахмеде.
Белли-Ахмед пошел прямо на конскую площадь. Купив оседланного коня, он вскочил на него и сказал: «Да хранит аллах моего господина!» и поскакал по дороге в Ченлибель.
Так, не отличая ночи от дня, а дня — от ночи, после долгого пути доехал он, наконец, до подножья Ченлибеля. Посмотрел он кругом, чтобы найти проход к горе, вдруг видит — со всех четырех сторон окружили его.
— Эй, чего это вы кольцом сошлись вокруг меня? Я не купец, чтоб взять с меня дань, и не паша, чтоб получить за меня выкуп. Я таков же, как и вы. Отведите меня к Кероглу. У меня к нему дело.
— Сперва скажи мне, какое у тебя дело, — заметил один из удальцов. — Если понадобится проведем тебя к нему. А может мы и сами ответим тебе.
— Если бы вы могли ответить мне, не стал бы я искать Кероглу. Мне надо видеть его самого.
Словом, удальцы — свое, Белли-Ахмед — свое.
В конце-концов увидели удальцы — нет, ничего не выпытают у упрямца. Повели его к Кероглу. Белли-Ахмед вручил ему весточку от Нигяр-ханум. Кероглу распечатал письмо и прочел, что писала султанская дочь.
Только Кероглу прочитал письмо, тотчас же призвал он Дели-Мехтера [32]и сказал:
— Оседлай Гырата, я должен ехать в Стамбул.
— Кероглу, где твой разум, что тебе делать в Стамбуле? — запротестовали воины. — Не знаешь разве, что паши жаждут твоей крови? Поедешь и пропадешь.
— Нет, — сказал Кероглу, — я должен ехать.
— Да скажи, наконец, — настаивали удальцы. — Почему ты должен ехать?
Кероглу прочел им письмо Нигяр. Выслушав его, Дели-Гасан повернулся к воинам и сказал:
— Разве может не ехать он после этакого письма? Такому молодцу, как наш Кероглу, как раз под пару будет такая розочка, как султанская дочь. Только, друг Кероглу, путь тебе предстоит трудный и опасный. Не езди один. Позволь и нам отправиться с тобой.
Тут Кероглу прижал к груди свой саз и сказал:
— Нет, Дели-Гасан!
И снова повторил то, что пропел под звуки саза:
— Мои отважные удальцы, за Нигяр-ханум отправлюсь я один. Вы оставайтесь. Охраняйте Ченлибель.
Оказав это, Кероглу поднялся. Отвага его пришлась по нраву Белли-Ахмеду.
— Кероглу! — сказал он. — Поверь глазу моему — только ты достоин Нигяр-ханум. Жаль, если девушка эта достанется кому-нибудь другому.
— Ну, я отправляюсь в путь, — сказал Кероглу Дели-Гасану: — Тебе поручаю заботу о молодцах. А Белли-Ахмеду придется побыть у вас до моего возвращения.
Покорно склонив голову, Дели-Гасан тотчас приказал взять Белли-Ахмеда под стражу, и двум воинам крепко-накрепко стеречь его. У Кероглу был такой обычай. Всякого вестника он не отпустит, пока не проверит сказанного. Если тот говорил правду, Кероглу награждал его и провожал с почетом. Если же тот замышлял зло и язык его был лжив, то дело решал египетский меч.
Только Кероглу успел отдать свои приказания Дели-Гасану, как Дели-Мехтер подвел Гырата. Кероглу подвесил к поясу меч, взял пику и, распрощавшись со своими удальцами, соколом взлетел на спину Гырата и пустился в путь.
Когда Гырат чувствовал, что поводья не натянуты, он летел, точно пущенная из лука стрела. Удальцы только-то и увидели, что пыль на дороге к Ченлибелю. Молнией несся окрыленный Гырат, перелетал через горы, мчался над долами. Другой бы такой путь и за неделю не осилил, а он уже на следующий день к вечеру подскакал к Стамбулу.
31
В варианте «Дербенд» (ашуг Вели) эту гошму (ашугская песня, импровизация) Кероглу посвящает Мовминэ-ханум. Поэтому последнее четверостишие относится к Мовминэ-ханум.
32