Семь тысяч семьсот семьдесят семь удальцов сошли с коней и каждый бросил на мертвеца по камню. Камней набралось столько, что выросла целая гора. Рассказывают, гора эта стоит до сих пор, а старые люди добавляют, что произнести проклятие, проходя мимо этой горы, — благое дело.
Словом, Кероглу узнал, что пленных молодцов сегодня должны повесить. Кликнул он, и все удальцы, повскакав на коней, двинулись к городу.
Вскоре они увидели, что какой-то старик жнет хлеб, и при этом плачет так, что слезы градом льются из глаз.
Подъехал к нему Кероглу и спросил:
— Дядюшка, о чем ты так плачешь?
— На что тебе знать? — не поднимая головы, отвечал старик.
— Ты все равно не поможешь моему горю, ступай-ка лучше своей дорогой.
Как старик ни увиливал, Кероглу не отступил от него. Увидел тот, что ничего другого не остается, и сказал:
— Раз ты так пристаешь, ответь мне прежде, кто ты? Что это за отряд следует за тобой?
— Мы едем из Мурадбейли, — ответил Кероглу. — Приехали сюда за скотом. На дорогах неспокойно, вот мы и вооружились.
При слове Мурадбейли старик на минуту задумался:
— Вот как. Говоришь, что ты из Мурадбейли, а скажи, знаешь ты Кероглу или нет?
Понял Кероглу, что старик скрывает что-то и ответил:
— Знаю, как не знать!
— А раз знаешь, скажи мне, друг ты ему или враг?
— Мы с ним друзья. А что? Почему ты спрашиваешь меня об этом?
— Сын мой, никогда я не был ни Рустам-Залом, ни Назаром Джелали и уж, конечно, не мог равняться с Кероглу! А все же в молодости и я был удалым, хоть куда. Поверь, что был я настоящим игидом. Не показывал врагу спину.
Старик помолчал немного и потом, вытерев глаза, добавил:
— Есть у нас в Багдаде паша, зовут его Аслан. Что за подлый, трусливый и хитрый человек! Вот уже трое суток тому, как поймал он трех удальцов Кероглу и заточил их в темницу. Вчера глашатай Аслан-паши известил народ, что нынче повесят их. Эх, сынок, душа не потерпит, чтобы такой трус и негодяй повесил отважных удальцов. Убил бы он их один на один в честном бою, это другое дело… Но, что поделаешь, проклятая старость. Мне перевалило уже за сто. Ничего я не могу сделать. Недаром отцы и деды говаривали, что когда человек не в силах сделать что руками, он начинает работать языком, а когда его язык скован пашой, остается только дать волю слезам.
Едва старик кончил говорить, как Кероглу приказал своим удальцам помочь ему. Удальцы рассыпались по полю. В мгновение ока они сжали весь хлеб старца, связали в снопы и сложили скирды. Старик стоял и только глазами моргал от удивления. Не мог он понять, что это за люди и для чего они все это делают. Подумал он было, что это люди Аслан-паши и хотят сжечь его хлеб. Но видит, нет, на дурных людей не похожи.
Когда удальцы убрали весь хлеб, Кероглу сказал старику:
— Старик, да будет тебе известно: Кероглу — это я. Сейчас я зажгу в сердце этого Аслан-паши такой пожар, который будет пылать до скончания века. Мы войдем в город, а ты жди меня с большим хурджуном [82]у сокровищницы Аслан-паши.
Кероглу хотел кликнуть удальцов и пуститься в дорогу, но старик сказал:
— Постой, Кероглу, я вижу, сильно ты разгневался на Аслан-пашу. Кровь застилает тебе глаза, и ты не рассуждаешь. Входить так в город вам нельзя. Тебя узнают. Ты сам, один, войди. А люди твои, разделившись, пусть смешаются с толпой.
— Старик говорит дело, — заметил Коса-Сафар. — Повернулся тогда Кероглу и послушаем, что спел:
Видя, что удальцы уже разделились, Кероглу сказал:
— Удальцы мои, я буду у Аслан-паши. И до тех пор буду занимать его и толпу, пока вы все не подберетесь поближе. Смешайтесь с людьми и оцепите площадь так, чтобы, когда обнажатся египетские мечи, ни одна душа не могла двинуться с места. Но следите за мной. Пока я не покручу усы, пусть ни один из вас не начинает боя.
Кероглу надел поверх своих доспехов одежду ашуга, взял саз и пустился в дорогу.
Итак, пусть Кероглу в одежде ашуга спешит на площадь, удальцы, смешавшись с толпой, занимают свои места, старик торопится домой захватить хурджун, а я расскажу вам об Аслан-паше.
Его глашатаи созвали на площадь весь народ.
Площадь была так разубрана, так разукрашена, будто готовилось свадебное празднество.
Палачи подвели к виселице связанных по рукам удальцов.
Аслан-паше было так радостно, так весело, что просто сиял он весь.
Приказал он установить для себя трон на почетном месте на площади, уселся на нем и, не переставая, бубнил своему сэдр-эзаму: [83]
— Подожди, еще увидишь, какую награду пришлет нам султан! Ведь это не шутка… Ни одному паше еще не удавалось поймать хотя бы одного удальца Кероглу. Недаром меня зовут Аслан-паша.
Итак, палачи намаслили веревки и завязали петли.
Забили в барабаны. Выступив на середину площади сэдр-эзам сообщил народу то, что следовало сообщить. Потом вывели на площадь вооруженный отряд и расставили впереди толпы, на случай сумятицы. Когда все было окончено, палач подвел Эйваза к виселице.
Кровь бросилась в голову Демирчиоглу. Напряг он силы раз, напряг в другой, но порвать веревки, связывающие ему руки, не мог. Всякий раз веревки еще глубже врезались ему в тело, и понял он тогда, что руки его связаны вощеной веревкой. Потерял он совсем надежду. Защемило ему сердце, и послушаем, что спел он тогда:
Потом обратился к Аслан-паше: — Паша!
В эту минуту Кероглу вышел на площадь. Видит Аслан-паша, какой-то ашуг с сазом в руке выступил на середину площади.
— Послушай, ты — ашуг?
— Да, паша, ашуг, — ответил Кероглу.
— А знаешь ли ты что-нибудь из песен Кероглу? — спросил Аслан-паша.
— Паша, позволь, я спою песнь, как песнь, а кто такой этот Кероглу, чтобы распевать здесь его песни?
— Нет, ты ничего не знаешь. Я поймал трех удальцов Кероглу, по этому случаю и празднество. Спой им что-нибудь из песен Кероглу, чтоб порадовать сердца их перед смертью.
84
В варианте «Багдад» (ашуг Асад) эта гошма (в подстрочном переводе) поется так:
«Где мой храбрый Кероглу? Пришел на это поле сражения, чтобы от его боевого клича все вы разбежались в разные стороны. У Эйваза нет выхода. Кероглу получит дань, если только поднимет египетский меч и поле сражения покроет кровью. Допроси Демирчиоглу, допроси. Свали на него всю вину, убей нас, двоих удальцов, только, паша мой, пожалей Эйваза».