Кероглу сел среди них. Эйваз сам стал кравчим. Поели, попили, развеселились сердца, — ссора и обида были забыты, и стало все, как было прежде. Кероглу рассказал им, как было с Хамзой. Затем взял саз и спел:
Переоделся Кероглу с ног до головы, привесил к поясу египетский меч, булаву, поверх боевых доспехов надел тулуп, перекинул через плечо саз и один, пешком пустился в путь — прямо в Тогат.
Долго ли шел, коротки ли, ночи сливались с днями, дни с ночами, когда, наконец, добрался он до Тогата. Смотрит, смеркается. Постучался он в двери к одной старухе и спросил:
— Послушай, старушка-бабушка, примешь меня гостем на одну ночь?
— Отчего не принять? — ответила старуха. — Всякий гость — гость аллаха.
Вынул Кероглу горсть монет и сказал:
— Тогда возьми и приготовь мне поесть! Увидела старуха, что денег много и спросила:
— Что истрачу-истрачу, а куда дену остальные деньги?
— Какие остальные деньги? Купи на все! — ответил Кероглу.
— На что тебе одному столько?
Рассмеялся Кероглу и сказал:
— У меня будут гости. Приготовь еду на десять человек! Распорядившись так, Кероглу вошел в дом и сел. А старуха поспешно собралась и засеменила на базар. Накупив масла, рису, мяса, принесла она все это домой и приготовила ужин на десять едоков.
Когда все было готово, пришла она и сказала:
— Ужин готов, а твоих гостей все нет и нет. Что же нам теперь делать?
— Они, верно, уже не придут. Неси все сюда!
— Все? — спросила старуха.
— Да, все, — ответил Кероглу.
Старуха сперва не поверила. Потом увидела — нет, он не шутит. «Что же, — подумала она, — принесу, подам. Ведь не чудовище же он в самом деле? Желудок-то у него один! Что съест-съест, а остального хватит мне дней на десять-пятнадцать».
Словом, поставила она посередине медный поднос и выложила на него весь плов. Плов высился, как белая горка. Бедная старуха сколько ни тужилась, не могла поднять с пола поднос. Тогда Кероглу встал, поднял поднос и внес в комнату, поставил, засучил рукав и сел. «Нехорошо, — подумала старуха, — если я сяду вместе с ним и буду есть. Пусть он поест, насытится, а остальное потом я буду есть помаленьку».
— Старушка-бабушка, иди покушай, — окликнул Кероглу старуху.
— Кушай ты, я не голодна — ответила старуха.
— Да что ты там ела, что не голодна? Иди! Потом будешь каяться.
— Нет, кушай ты! Я насытилась одним запахом.
— Старушка-бабушка, иди! Смотри, потом будешь жалеть… И Кероглу принялся за плов. Только раз глотнул, а вершины горки как ни бывало. Видит старуха, протяни он руку еще раза два-три и на подносе ничего не останется. «Ох, — сетовала она, — заболею, распухну я от запаха плова».
Однако она сказала «не хочу» и теперь пришлось стоять на своем — подойти уж нельзя. Сидела она, смотрела и думала: «Ой, аллах, хоть бы окликнул меня еще разок, и я бы поела хоть немножечко!»
Вдруг Кероглу сказал:
— Старушка-бабушка, иди же, потом пожалеешь.
Старуха тотчас уселась у подноса. Словом, поели, попили, насытились. Потянулся Кероглу расправил кости. Покрутил свои длинные усы, заложил их за уши. А старуха унесла остатки, убрала су фру, села, и они разговорились.
— Гость мой, по сазу вижу, что ты ашуг, а обликом не похож на наших ашугов.
— Я с той стороны Гафа, — ответил Кероглу. — Люди в наших краях все такие.
— А есть у тебя дом, двор, семья, родные?
Понял Кероглу, что она неспроста расспрашивает и ответил:
— Нет. Я одинок. Никого у меня нет.
Помялась немного старуха и спросила:
— А почему до сих пор не женился?
— Не знаю. Не мог найти подходящей невесты. Старуха рассмеялась, раскрыла рот, увидел Кероглу, что во рту у нее от зубов остался только один сломанный корешок и спросил:
— А почему ты спрашиваешь об этом, старушка-бабушка?
Рассердилась тут старуха и заворчала:
— Почему ты называешь меня старухой? Смотришь на мои зубы? Они выпали от цинги.
— Ну что ж, будь не старушка-бабушка, а гялинбаджи! [97]Теперь так и стану называть тебя.
— И зря. Какая я тебе сестра?
Понял Кероглу, что у старухи на уме, и спросил:
— Хорошо, старушка-бабушка, скажи, как ты живешь, что у тебя есть, чего нет?
— По-милости твоей всего у меня в достатке. Телушка есть, куры есть. И несутся каждый день.
— А семья? Кто у тебя?
— Никого, — ответила, жеманясь, старуха. — Я тоже, как и ты, одна-одинешенька.
Кероглу понял, куда она гнет. Увидела старуха, что гость помалкивает, не поддерживает разговор, и сказала:
— Твои гости не пришли. И ты так и не поиграл на сазе.
— Ничего, придут завтра, поиграю.
— Завтра меня не будет дома. Я пойду на свадьбу Хамза-бека.
— Какого Хамза-бека? Кто он такой?
— Хамза-бек — зять Хасан-паши, большой игид. Он пошел к самому Кероглу, слыхал, может, о нем?
— Да, да, слыхал.
— Да, Хамза пошел и привел коня этого самого Кероглу, и Хасан-паша возвел его в беки, да в придачу дал свою дочь Донию-ханум. Завтра их свадьба. Я тоже буду среди молодых женщин и девушек.
— Послушай, старушка-бабушка… ах, нет, прости, гялин-ханум, а где держат этого коня?
— В конюшне Хасан-паши. Но, говорят, проклятый ужасно норовист. Никого не подпускает к себе. У Хасан-паши не осталось ни одного конюха, всех он изувечил. И теперь ячмень и сено сыплют ему прямо из дыры на крыше.
Короче говоря, Кероглу разузнал все, что надо было разузнать, расспросил обо всем, о чем надо было расспросить, и тогда сказал старухе:
— Ночь проходит. Пора нам спать.
— Ну что ж? Я тоже спозаранку должна пойти на свадьбу. Хочешь, приходи и ты. Поиграешь, споешь немного и получишь подарки и денежки.
Словом, легли они и уснули. Утром Кероглу встал, оделся, умылся, позвал старуху, снова дал ей пригоршню монет и сказал:
— Если я приду к ночи, купишь, что надо, поедим. А не приду, оставишь себе. Но постой, хочу сказать тебе два-три слова. Дай, скажу их, чтоб они не остались у меня на сердце.
И Кероглу взял саз: