— Кероглу, я хочу жить в дружбе с тобой. Приглашаю тебя и твоих удальцов быть моими гостями.
Как Кероглу ни старался уклониться от приглашения, ничего не мог поделать. А тут еще Ругийя-ханум вышла вперед и сказала:
— Кероглу, если уйдешь ты так отсюда, не отведав у нас хлеба-соли, ты на весь мир опозоришь моего отца. Мужчине не следует отклонять руку, протянутую для дружбы.
Кероглу не стал отказывать Ругийе-ханум. Однако в город он не вошел. По его приказу вокруг города были разбиты шатры. Три дня и три ночи все ели, пили, плясали. Элемгулу-хан задал в честь Кероглу такой пир, какого еще никто не видывал. Когда прошло три дня, пригласил Кероглу Элемгулу-хана к себе и сказал:
— Хан, спасибо тебе за оказанную нам честь и гостеприимство! Только у меня к тебе просьба.
— Что значит просьба? Прикажи, я все исполню, — ответил хан.
— Нет, — сказал Кероглу, — тут не прикажешь.
— Изволь, скажи!
Прижал Кероглу к груди свой саз и запел:
— Что ты, какая обида, — ответил хан, — проси хоть жизнь, и ею я готов служить тебе. Говори!
Кероглу продолжал песню:
Хан понял, в чем дело. Не стал ждать конца песни. И Кероглу закончил ее:
Какая там обида! Хан молил аллаха о таком родстве. Тотчас были призваны молла и кази. [120]Был заключен кебин. [121]Снова начали пировать, к трем дням прибавилось еще четыре, стало всего семь дней и семь ночей. К исходу седьмого дня хотели уже повезти невесту к жениху, но Кероглу сказал:
— В Ченлибеле мать удальцов и госпожа их — Нияр-ханум. Я должен повезти невесту и сыграть свадьбу и там.
Удальцы сели на коней и, взяв с собой Ругийю-ханум, приехали в Ченлибель. Посмотрел Кероглу, видит по правую сторону от себя Нигяр-ханум, по левую — Эйваза, а впереди семь тысяч семьсот семьдесят семь удальцов. Взыграло сердце его, прижал он к груди свой трехструнный саз и запел:
ПРОПАЖА ДУРАТА
Снова пришла весна. Хорошо было в Ченлибеле. Все покрылось цветами и зеленью. Роза звала розу, соловей — соловья. Тюльпаны кивали тихим фиалкам. На обрывистых скалах пели куропатки, будто выкрашенные хной. Голос Кероглу сливался с трелью соловьев. На склонах гор трава стояла в человеческий рост. Бесчисленные вольные табуны Кероглу паслись на зеленой траве. Этой весной Кероглу пустил в табун и Дурата.
В буйном табуне Дурат, наевшись изумрудной травы, стал бешен и неукротим. Ни с одной лошадью не мог он ужиться. То налетит и лягнет, то бьет копытами. Переполошил он весь табун.
Однажды Дурат совсем заупрямился. Начал он наскакивать на лошадей. Ударил одну, лягнул другую, третью и, наконец, погнал впереди себя весь табун, заставил его мчаться вниз, к подножью Ченлибеля. Помчался табун по равнине. Мчался, мчался, перевалил через горы, пронесся по долинам, опустился с холмов и добрался до пастбищ Гара-хана.
Теперь послушайте о Гара-хане.
Гара-хан был лютым правителем. На его земле мало кому не пришлось изведать тяжких мук от его жестокости. И был он очень алчен. У кого ни увидит хорошую вещь, добром или силой заберет себе. Словом, совсем разорил народ. Он говорил, что находится в родстве с иранским шахом. Все боялись его и от страха молчали.
Когда табун Кероглу примчался на пастбища Гара-хана, побежали нукеры [123]и доложили ему об этом. Тотчас Гара-хан приказал пригнать табун к своему дворцу.
Оставим слуг Гара-хана гнать табун, о ком же рассказать вам? О Кероглу!
Кероглу был в Ченлибеле. С того дня, как вернулся от Элемгулу-хана, он еще никуда не выезжал. Вдруг вбегает, запыхавшись, главный табунщик и кричит, что табун пропал. Кероглу спокойно было встретил эту весть. Но когда узнал, что с табуном пропал и Дурат, разгневался. Крикнул он в сердцах так, что весь Ченлибель содрогнулся. Эхо прокатилось по горам, долам и ущельям. Все удальцы тут бросились к Кероглу.
Послушаем, что он спел:
Тотчас Дели-Мехтер вскочил на коня. Взяв с собой нескольких воинов, конюхов и табунщиков, отправился он на поиски табуна. Но где там! Пока Дели-Мехтер рыскал по эйлагам вокруг Ченлибеля, табун уже был на пастбищах Гара-хана.
Объехали удальцы все вокруг, заглянули в каждую щель. Перевернули, можно сказать, горы и скалы и, наконец, отчаявшись, печальные и усталые, вернулись в Ченлибель.
Если у Кероглу было одно горе, стало их тысяча. Удальцы принялись утешать его:
— Послушай, Кероглу, нужно ли так печалиться? Ведь это целый табун, ну ускакал куда-нибудь, ведь не пропадет же он в самом деле. Где бы ни был, найдется. Да кто осмелится хоть краешком глаза взглянуть на твой табун?
Долго говорили его удальцы, но Кероглу ничего не хотел слушать. Как они ни увещевали его, как ни уговаривали — все зря. И так он злился, что в ярости кусал усы. Видит Нигяр, что Кероглу места себе не находит, и, точно пылающий горн, раскаляется все больше. Тут она и сказала: