Но со временем я поняла, что поторопилась с выводами. Самое обидное — я уже и большой листок присмотрела, и сорвала его с дерева, и проверила, что он легко сворачивается трубочкой, а дождь и не думал начинаться. Где-то вдали гудело, кто-то, вероятно, уже утолял жажду, а я сидела на ветке с заготовленным желобком и только и могла, что любоваться природой.
Да, здесь было очень красиво, но с пересохшим горлом мне не нравилось все — и то, что вокруг слишком зелено, и то, что уже не так жарко, и то, что перед ночью притихли птицы, и то, что одна горластая наоборот встрепенулась и заорала так, будто ей кто-то немилосердно выдергивал перья.
Устав надеяться на дождь и что крикунья-птица заткнется, я зашла в домик. Но, увы, от этого ничего не изменилось: и раскаты, и птицу было великолепно слышно. Что делать? Надо же что-то делать, верно?
Села на гамак, легла на гамак, встала. Мысли о еде испарились от сильной жажды, я начала поглядывать на таз с водой, но… Таз был тот самый, и вода в нем была та же, которой я умывалась. К сожалению, ее никто не сменил.
Вообще, у меня возникло ощущение, что у домика до моего появления не было хозяина — какой-то он неухоженный и безликий, ни одной личной вещи.
Еще раз с жадностью глянув на таз, я взяла его, вышла из домика и так сильно размахнулась, что не только вылила воду, но и отпустила таз полетать. Не знаю, что именно попало в цель — вода или таз, но птица заткнулась. Уже легче. А то, честно говоря, я начала подозревать, что смысл испытания — не сойти с ума.
Теперь же, в тишине и под звуки далекого грома, я вернулась к прежнему выводу. А именно: в испытании нет никакого смысла.
Ну, сижу я на ветке, и что? Научиться летать не смогу, спускаться точно не буду — это лес, здесь вполне могут разгуливать хищники, которым не повезло с едой так же, как мне. Пить нечего. И что дальше? Так, думаем. Логично предположить, что мертвый член клана — не самое удачное пополнение, поэтому, полагаю, до крайности доводить не будут. Промаринуют голодом — ну… не знаю, сколько дней для меня запланировали оборотни, но я продержусь один. Один — точно. А потом придется изобразить, что мне плохо, чтобы не поплохело на самом деле. У оборотней слух острый, поэтому мои громкие стоны точно должны услышать.
Свистеть не буду. Ни при каких обстоятельствах. Понятно, что свист — это добровольное признание проигрыша, а мне надо выиграть. Надо пройти испытание.
Итак, надо держаться.
От того, что у меня появился план, стало чуть легче. Но ненадолго. Вместе с сумерками ко мне потянулись запахи жареного мяса, и не имело значения — в домике я или на улице. Запах мяса поначалу дразнил ноздри, потом разбудил желудок, и он начал издавать рычания почти как у льва, а потом, не выдержав, я застонала в голос, но…
Естественно, это не помогло.
Никто не примчался с тарелкой, никто совершенно случайно не проникся сочувствием и не подбросил на ветку шампур с шашлыком. И мне оставалось просто сидеть, мысленно облизываться и терпеть. Наверное, от голода у меня обострилось зрение, и я присмотрела горсть кем-то рассыпанных ягод не так далеко от дерева, но не спустилась. Обратно залезть не смогу, и если днем перспектива гулять одной по лесу была просто смешной, на ночь глядя она приравнивалась к самоубийству.
Сумерки перешли в густой вечер, теплый ветерок сменил направление, видимо, устав дразнить меня запахами, и оставалось по моим подсчетам не так и долго — только ночь переждать. Но испытания заканчиваться не желали, а наоборот, наслаивались. Итак, вполне логично, но так не вовремя передо мной встал насущный вопрос человеческой жизнедеятельности, который заставил нервно прохаживаться из домика и обратно к ветке. Но ходи — не ходи, а выбора не было.
Впервые я обрадовалась, что давно ничего не ела, и мой стыд не такой сильный, каким мог быть. И без того было неудобно, неуютно, и я, конечно, понимала, что дерево — не самое подходящее место, но пусть лучше лопнет моя советь, чем мочевой пузырь.
Когда проблема разрешилась, я опять посидела в домике, опять вышла из него, но так как дождя не было, а вечер стал практически черным, пришла к выводу, что пора собирать силу воли в кулак и постараться уснуть. И только я хотела вернуться в домик, как заметила под одним из деревьев движение.
Сначала думала, что показалось — темно ведь, и в темноте двигалась тень, но потом сердце радостно встрепенулось, видимо, чувствуя, узнавая раньше, чем различили глаза.
— Папа… — не веря самой себе, прошептала я.
Он очень осторожно передвигался, стараясь не задевать сухих веток, и чтобы его не выдала скупая Луна.