— Папа… — зажав рот ладонью, я едва не расплакалась.
Однажды, когда я была маленькой девочкой, я так увлеклась игрой в прятки с другими девочками, что потерялась на чужом чердаке. Сначала я радовалась, что меня никто не нашел, потом испугалась, что уже не найдут, и расплакалась. А потом меня нашел папа и когда я, хлюпая носом, обняла его и призналась в своих страхах, он обнял меня и пообещал:
— Всегда, запомни, Керрая, всегда — и в радости, и в горе, я буду рядом с тобой. Я буду с тобой всегда, пока нужен тебе, и ничего, даже смерть, не разлучит нас.
— Это похоже на брачную клятву, — рассмеялась я.
— Нет, девочка моя. Это больше, чем брачная клятва. Брачную клятву можно нарушить, предать. А это обещание нет.
И он меня не предал…
Я смотрела, как отец крадется ко мне, и душа разрывалась от нежности. А потом я заметила в его руке сверток, и все-таки не выдержала и тихонько, чтобы не услышали, и чтобы не догадался папа, всхлипнула.
Это было так трогательно и так по-домашнему, и с любовью… Я знала, что в этом свертке — еда. Даже не видя, знала. И еще я заметила бурдюк — мой папа нес для меня еду и воду. И он уже почти подобрался к дереву, он даже успел посмотреть вверх, и я почувствовала, как наши взгляды встретились в темноте, но в эту минуту с двух сторон послышалось звериное рычание, и на поляну вышли два льва. Папа закаменел на месте, а я приросла к дереву, наблюдая за происходящим.
— Нарушение, — рыкнул один из львов, глянул вверх сверкающими глазами. — Испытание будет усложнено.
— Ветку подпилите? — буркнула я, немного расслабившись, что папе ничего не грозит, и это свои.
Второй лев фыркнул, словно смеясь, а первый повернул ко мне недовольную морду.
— Было бы идеально, — рыкнул он и глянул на папу. — Предупреждаю: говорить с девушкой запрещено, иначе сложность испытания будет повышена.
— Без воды, без еды, без нормального туалета, — я снова не удержалась. — Интересно, что еще можно придумать? Заставите чирикать, как эту… птицу-крикуху, которая замолкает только после душа из тазика?
Второй лев припал на передние лапы и начал фыркать вместе с каким-то утробным рычанием, а вредный отвернулся от меня к папе и заявил:
— Надо вернуться.
— Надо — так надо, — со вздохом смирения согласился папа и быстро направился в ту сторону, откуда пришел. У одного из деревьев обернулся и нетерпеливо поинтересовался у хищников. — Идем?
— Кто откуда пришел, туда и уходит, — ответил лев.
Глянув на меня, папа кивнул, без слов говоря: держись! И еще говоря кое-что, о чем, я очень надеялась, оборотни не догадаются. Но как только отец ушел, мои надежды рассыпались прахом.
— Посмотри, — приказал один лев второму.
И тот, перестав смеяться, мотнул мордой и приблизился к свертку и бурдюку, которые папа незаметно подбросил сбоку под дерево. Ну, это мы с ним думали, что незаметно, но, увы.
— Мясо и вода, — сообщил второй лев, открыв сверток лапой и принюхавшись к бурдюку. — Попробуем.
Я сидела, глядя вниз, сглатывая и не упуская ни единой детали. Не знаю, зачем я заставляла себя смотреть, но не могла уйти. Пока не могла. Вот лев доел, все выпил, оставил возле дерева уже пустой сверток из листьев и пустой бурдюк, и лениво, махая отъевшимся задом, подсвечиваемым шокированной Луной, ушел в заросли. И тогда первый лев, который отдал ему приказ посмотреть, что было в свертке, и тоже следил за трапезой, глянул на меня и направился в другую сторону.
— Спокойной ночи, Кайл, — сказала я ему вслед. Да, я сразу узнала его, по одному взгляду, и даже в звериной сущности. Когда он обернулся, добавила: — Добрых снов.
Надеясь, что мое пожелание высшими силами будет расценено правильно, и оборотню приснится кошмар, я встала с ветки и зашла в домик, где с отчаянием вцепилась зубами в приготовленный, свернутый трубочкой, зеленый листок. Горько! Бросила остатки листка в сторону, но то ли сильно размахнулась, то ли от обиды, то ли от голода — голова закружилась, и я неловко умостилась на пол.
Тело, которое только-только, кажется, отошло после скачки на лошади, тупой болью напомнило, что обращаться с ним нужно бережно.
Как ни странно, боль избавила от обиды и опять настроила на борьбу: я смогу, пройду это непонятное испытание. Гром, раздавшийся за моим домиком и крупные капли дождя, ударившие по крыше, словно вторили моему настроению, тарабаня: да, да, ты пройдешь, да! Улыбнувшись, я встала и выглянула на улицу.
— Вода! — крикнула я, смеясь.
Но потом оглянулась на покусанный листик, валяющийся на полу, и уже безрадостно посмотрела на дождь.