- Да, милый, я помню, - виновато отозвалась она. - Видите ли, в конце двора есть еще одна уборная. Мистер Эванс, разумеется, ею не пользуется, человек в его положении не может позволить себе, чтобы люди видели, как он туда идет, да еще когда всем нашим соседям известно, что у нас в доме есть уборная, но я пользуюсь ею, потому что хотя это просто выгребная яма, тем не менее она удобная и чистая.
У Ника был такой вид, будто он не верит собственным ушам.
- Как интересно, правда, Ник? - легонько подтолкнула его локтем Кэрри. - Прямо как на ферме, где мы жили прошлым летом.
- А пауки? - При этом воспоминании глаза Ника округлились от ужаса. Там были пауки.
- Божьи твари, - заметила мисс Эванс, - как и ты, мой дорогой.
- Нет, не как я! Вовсе не как я! - закричал Ник, задыхаясь от возмущения. - Я не ползаю, медленно перебирая сотнями ног, не ем на обед мух и не вытягиваю из своего живота нить, чтобы ткать паутину. Пауки гадкие, противные, отвратительные...
- Пошли в ванную, - сказала Кэрри, силой вталкивая его туда. - Если ты сейчас же не замолчишь, я налью тебе за шиворот холодной воды.
Она закрыла дверь. Ник мгновенно замолчал. Холодной воды он боялся не меньше, чем пауков. Мисс Эванс робко прошептала из-за двери:
- Пожалуйста, мои милые, побыстрее, время идет...
Но они не могли управиться быстро, потому что на втором этаже не было электричества, и Кэрри пришлось держать в руках свечу. В тусклом свете свечи она никак не могла разыскать полотенце Ника, а ее полотенцем он ни за что не стал бы пользоваться. Зубную же пасту мама завинтила так туго, что крышка никак не отвинчивалась.
- Придется на этот раз лечь, не почистив зубы, - сказала Кэрри.
- Не лягу. У меня во рту противно и гадко. Грязно, гадко и отврати...
Внизу хлопнула дверь, и он замолчал на полуслове. Глаза его превратились в черные ямы.
- Ой! - прошептал он. - Кэрри...
Ее сердце тоже прыгало в груди, как теннисный мяч.
- Пойдем, - сказала она и вывела его из ванной.
Мисс Эванс стояла возле двери.
- Ложитесь, - прошептала она, подталкивая их перед собой. А потом принялась метаться взад и вперед, как напуганная мышь, подбирая вещи, которые они уронили: одежду в спальне, зубную пасту в ванной. - О господи! - бормотала она, - о господи!..
- Лу! - раздался мужской голос. - Лу, куда ты запропастилась?
- Иду, Сэмюэл, - отозвалась мисс Эванс с площадки. - Одну минутку.
- Что ты там делаешь? Так я и знал: как только меня нет дома, ты бегаешь вверх и вниз, топчешь ковер на лестнице...
Кэрри благополучно улеглась и задула свечу. Мисс Эванс закрыла дверь.
- Суетишься и что-то прячешь, - продолжал громкий и грозный голос. Вверх и вниз, взад и вперед, туда и сюда, суетишься и что-то прячешь...
В комнате было черным-черно, даже сквозь окна не проникал свет, потому что они были наглухо зашторены. Дети неподвижно лежали во тьме, прислушиваясь к реву мистера Эванса и тоненькому писку его сестры. "Будто мышь разговаривает со львом", - подумала Кэрри. Потом раздались тяжелые шаги по коридору. Хлопнула еще одна дверь, и наконец все стихло.
Несколько минут они не решались произнести ни слова. Затем Ник сказал:
- Я хочу к маме.
Кэрри вылезла из постели и, ощупью добравшись до его кровати, легла к нему. Он прижался к ней, обхватив ее руками, как осьминог, и уперевшись холодными коленями ей в живот.
- Хочу домой, - захныкал он. - Мне здесь не нравится. Не хочу жить в безопасности. Хочу к маме, к Милли и к папе.
- У тебя есть я, - Кэрри обняла его. Так было менее страшно. - А утром все будет хорошо.
Он дрожал от страха и холода.
- Он, наверное, людоед, Кэрри, - прошептал он ей на ухо. - Настоящий людоед, страшный и гадкий.
3
Разумеется, никаким людоедом член муниципального совета Сэмюэл Айзик Эванс не был. А был он высоким, худым, малоприятным человеком с громким голосом, бесцветными глазами навыкате и торчащими из ноздрей пучками жестких волос.
И еще он был крикуном. Он кричал на свою сестру. И даже на своих покупательниц, заставляя брать ненужные им товары, отказывая в тех, что действительно требовались.
- Берите или убирайтесь, - говорил он. - Вам что, неизвестно, что идет война?
Он попытался бы застращать и детей, если бы заметил, что они его боятся. Но Кэрри, хотя и немного робела перед ним, старалась этого не показать, а Ник вообще не испытывал никакого страха. Ник боялся людоедов, пауков, крабов, холодной воды, зубного врача и темноты, но людей он боялся очень редко. Вероятно, по той причине, что до встречи с мистером Эвансом ему просто некого было бояться, но и его он не боялся, даже после той первой страшной ночи, потому что у мистера Эванса была вставная челюсть, которая чмокала, когда он разговаривал.
- Разве можно бояться человека, у которого того и гляди, выпадут зубы? - спрашивал Ник у Кэрри.
И Ник жил в ожидании этого события с того самого момента, когда мистер Эванс вошел в кухню, где они утром впервые завтракали, и обнажил свои вставные зубы в гримасе, которую, по-видимому, считал улыбкой. Так скалит зубы тигр перед тем, как броситься на добычу, решили дети. Положив на стол ложки, которыми они ели кашу, они почтительно и робко встали. Ему это, по всей вероятности, пришлось по душе.
- Я вижу, вас учили манерам. Что ж, это уже хорошо. Как говорится, нет худа без добра!
Они не знали, что ему ответить на это, а потому промолчали. Он же стоял, ухмыляясь и потирая руки.
- Садитесь, садитесь, - наконец сказал он. - Чего вы ждете? Доедайте ваш завтрак. Грешно, когда пища стынет. Вам повезло, позвольте вам сказать, в нашем доме вы всегда будете сыты. А поэтому помните, никаких капризов! И не выпрашивать у моей сестры лакомые кусочки у меня за спиной! Особенно это касается мальчика. Я знаю, что собой представляют мальчишки! Жуют не переставая. Возьми двух девочек, сказал я ей, у нас одна комната, но она меня обманула, убедив, что мальчик еще совсем маленький. Кровать не мочить! Этого я не потерплю!
Ник не отрывал глаз от губ мистера Эванса.
- Как невежливо об этом упоминать, - заметил он таким ледяным тоном, что Кэрри задрожала.
Но мистер Эванс вовсе не рассердился. Он вроде обомлел: червяк поднял голову и ответил ему - так подумалось Кэрри.