Пришлось озаботиться чем-то понадежнее, чем просто кулак. Справа у входа — пластиковый стул, даже на вид хлипковатый. Слева — еще один, рядом с пошарпаным столом. К ножке пластиковым хомутом привязан пацан лет девяти, с грязными разводами на насупленном лице. А вот вдоль железной серой стены тянется неисправный трубопровод, с которого какие-то умельцы отодрали все полезное: соединительные муфты, коленца и даже большую часть болтов для крепежа. Но прямой кусок метра так на два с лишним еще остался. Его Иван и потянул на себя. Не береза, которой давным-давно вразумлял обкурившихся хиппарей на турбазе, но тоже неплохо. Перехватив поудобнее, оценил вес и надежность орудия для причинения добра, затем коротко ткнул торцом в лоб самому шустрому и приготовился к битве. Главное, не пришибить насмерть кого ненароком. За мордобой спрос один, а за покойников — уже совсем другой. Этому жизнь научила.
Эпического сражения не получилось. Нет, пару раз по бокам и спине сумели дубинками достать, но размеры «дубины» и доброе слово смогли быстро вразумить недовольных. Четверо легли, без малейшего желания подняться. Двое отползли в сторону. Еще двое удрали вслед за рванувшей во все стороны толпой. Убедившись, что желающих обидеть на горизонте не наблюдается, Иван оперся о трубу и перевел дух.
— Они сейчас стволы возьмут и вернутся, — подал голос привязанный мальчишка. — Если не хочешь, чтобы завалили, лучше топай отсюда.
— А куда? — повернулся к грязнуле Осокин. — Я не местный, раскладов не знаю.
— Могу к нам, до утра. Если освободишь.
Шагнув к одному из «приголубленных», Иван снял с пояса ножны на клипсе, вынул нож и разрезал стяжку. Пацан тут же поднялся на ноги, подошел к одному из «поверженных» и от души пнул того по голове:
— Урод паршивый, я с тобой еще поквитаюсь…
Затем быстро обшарил карманы, сунул все добытое в драный мешок и легкой рысцой двинул влево, к дальнему проходу. Поняв, что отдельного приглашения не будет, Осокин пристроил на плече столь удачно подвернувшуюся трубу и пошел следом. Карманы обшаривать не стал — не совсем понятно, как к этому отнесутся окружающие. Нет, трофеи, дело святое. Но хорошо бы сначала хотя бы чуть-чуть в местных реалиях разобраться. Накосорезить легко, исправить потом куда сложнее.
Мальчишка явно был местным. Он просквозил через соседнюю «деревушку», ловко ввинтился в завешенный пластиковым куском узкий проход, затем свернул в один коридор, другой. И скоро Иван уже брел за ним, согнувшись в три погибели по каким-то технологическим колодцам, где лампочки горели в лучшем случае метров через пятьдесят, над головой и на стенах торчали обрывки кабелей, под ногами змеились жестяные короба и в нос шибало пылью. Наконец, свернув в очередной отнорок, парень опустился на корточки и полез в дыру, заусеницы на краях которой кто-то заботливо отогнул, чтобы не рвать одежду.
Внутри оказалась комнатка с теми же трубами по стенам, двумя примотанными к потолочному крепежу лампами и железным полом, на который свалили кучу матрацев. На лежбище кучковалось пятеро малолеток и двое подростков, ближе к возрасту старшеклассников.
— Блоха, кого это ты притащил? — спросил один из старших, с выкрашенной в разные цвета патлатой шевелюрой.
— Офеня из пришлых.
— Я разве просил тебя торгаша пригласить? Я тебе сказал барахлом разжиться, а ты?
— Нету больше барахла. «Канарейщики» остатки прихватили, на ящики с одеждой лапу наложили. Меня даже поймать смогли, пока в коробках шарил. Вот, он спас.
— Ты не понял, Блоха. Я вас держу здесь, пою, кормлю, защищаю. А толку?..
— Я завтра еще чего-нибудь добуду, Клир.
— Завтра? Как с утра, когда этот дурацкий утеплитель притащил?
Поднявшись, парень шагнул вперед и попытался отвесить оплеуху. Но Иван перехватил его руку и попросил, придержав на секунду: