– Возможно, – пожала она плечами. – За последние полгода я не могу припомнить ни одного безопасного дня. Тем не менее я всё ещё жива.
– Но не сейчас же… Враги уже близко!
– Алексей велел мне ждать его здесь. Я имела не одну возможность убедиться, что он всегда знает, что говорит.
– Кесаревна. Я не сомневаюсь в уме и честности вашего телохранителя, но – врагов больше десятикратно!
– Он велел мне ждать. До завтрашнего утра. Завтра он вернётся.
– Так. А если – нет?
– Он вернётся. Так гласит пророчество.
– Кесаревна, помимо пророчеств есть ещё и долг! Мой долг – увести вас и укрыть от врага…
– Вы можете вместе со мной дождаться утра.
– Будет поздно… – Конрад впадал в отчаяние.
– Возможно, – она пожала плечами. – Но и у меня есть свой неисполненный долг…
– Сейчас ваш долг – позаботиться о своей безопасности!
– Вы забываетесь, потаинник.
– Простите… Да, я забываюсь. Потому что боюсь. Не за себя…
– Дорогой мой Конрад, мы уже потеряли так много, что бояться за себя нам просто глупо. Скажите, есть ли у вас план, которому вы следуете, или же просто применяетесь к обстановке?
Конрад посмотрел на неё, перевёл взгляд на Афанасия. Афанасий ответил ему едва различимой ухмылкой.
– Сейчас… – Конрад прикрыл глаза, чуть запрокинул лицо, развёл руки. Постоял так. Расслабился. Кажется, последняя кровь отхлынула от его щёк. – Хорошо. Будем надеяться, что я не растратил всё своё чутьё… У меня задание: найти государя нашего кесаря. Поскольку Мечислав Урбасиан, прятавший его, погиб, а оба помогавших ему неграмотны и безъязыки…
– Но был же ещё эскорт! – удивился Афанасий.
– На четыре дня Мечислав оставил эскорт. У гор Монча. На руках у него… потом… оказались кровавые мозоли. От вёсел, я думаю. И у его помощников тоже. По времени получается…
– Вот зачем тебе Кама, – сказал Афанасий.
– Да.
– Кто вас послал? – резко спросила Отрада.
– Потаинник Юно Януар.
– С целью?
– Не допустить захвата государя нашего кесаря… живым.
– Я запрещаю вам делать это, – медленно сказала Отрада. В горле её что-то опасно клёкотнуло, и она поняла, что ещё миг – и может случиться… может случиться всё. Она зарыдает… или убьёт этого человека… или бросится бежать – туда, по дороге, навстречу… – Я запрещаю, – повторила она.
– Кесаревна, – Конрад посмотрел ей прямо в глаза, – я не могу принять это запрещение. Приказы моего начальника для меня на втором месте после приказов государя нашего кесаря. Кесарь же Светозар тот приказ подтвердил. Вы можете теперь приказать мне… скажем, покончить с собой, и я это сделаю – после того, как выполню приказ.
– Акрит, – яростно повернулась Отрада к Афанасию, – арестуйте этого человека! Я обвиняю его в измене и покушении на убийство кесаря.
– Ты арестован, Конрад Астион, – сказал Афанасий.
Конрад с готовностью снял с перевязи меч и подал его Афанасию.
– Отдаю себя в ваши руки, кесаревна, – сказал он со странным облегчением.
Он этого и хотел, промелькнула мысль. Отрада чувствовала, что уже не может сдерживать дрожь. Ею опять воспользовались… Дура.
– Заприте его где-нибудь рядом, – сказала она. – Я решу, что делать дальше…
Глава шестая
Степь, Дорона
Дворец пропах дымом пожаров и курильниц. Трупы вынесли, кровь и нечистоты засыпали опилками и отрубями, испачканные ковры скатали – и всё равно находиться там было невозможно. Император велел обставить для себя ротонду в саду отдохновений.
Ему было о чём подумать.
Уже с полуночи конные куплы и пешие тысячи неслись по дорогам на север и на запад, занимая форты и крепости, ставя охрану на мостах и перекрёстках дорог. Из Порфира вышли сорок кораблей, последние корабли империи, и тоже двинулись на север, дабы блокировать побережье. С каким-то странным чувством император отметил про себя (будто не знал раньше), что степняки за все эти десятилетия так и не научились строить сколько-нибудь приемлемые корабли и ходить на них по морям…
Сейчас он не мог позволить себе никакие чувства вообще. Наблюдать за полётом бабочек и стрекоз… Отстранившись от себя, он оглянулся. Этот высокий крепкий человек с лицом скорее простонародного учителя или деревенского актёра, чем потомка древнейшего рода, испытывал сейчас сильнейший страх провала, с которым справлялся привычным усилием – но избавиться, конечно, не мог. За этот страх его можно было уважать… Кроме того – вследствие всё того же страха – ему хотелось быть сейчас среди войск, на острие наступления – там, где наиболее вероятны всяческие сложности. Но при всём том он отлично знал, что останется здесь хотя бы потому, что ещё не всё закончено с Астерием…
Потом… потом можно будет броситься в простые бои. Он понимал, что в сегодняшний вечер будет решающая битва. Всё, что придёт потом, – решится здесь и скоро.
Солнце перевалило обеденный знак и стало красноватым в дыму горящего города. Император запретил беспокоить себя по делам даже наиважнейшим, доверив произведённому в стотысячники Феодоту решение всех вопросов. Поэтому появление маленького служки просто легко и поверхностно удивило императора, но отнюдь не разгневало и не раздосадовало.
– Государь, – быстро поклонившись, проговорил служка, – пленённый чародей скончался…
– Да?..
Императору требовалось хотя бы несколько минут, чтобы вернуть себе обычное восприятие действительности. Он не дал себе этих минут, просто тронувшись в путь за семенящим служкой. Он смотрел в его зелёную с бронзовыми блёстками спинку, сохраняя в себе безмятежность и упоительное бесчувствие. Жучок бежал перед ним, красивый луговой жучок…
– Тебя послали, потому что боялись моего гнева? – спросил император.
– Да, государь, – служка на бегу обернулся и на бегу же раскланялся. – Они так старались…
– От чего же умер чародей? Ты был там? Видел?
– Видел, государь, но не знаю, смею ли судить…
– Говори.
– Он умер от смеха, государь.
– От смеха?
– Все поражены до глубины души, государь, никто не поймёт, как это могло случиться… Он вдруг начал смеяться, всё сильнее и сильнее. Около часа его пытались… успокоить. Потом он… он испустил дух.
– Пошли, поглядим, – вздохнул император.
Говорившие вполголоса чародеи при появлении императора замолчали и расступились. Он подошёл к клетке. Растянутый множеством цепей и цепочек между железными прутьями каркаса, голый Астерий висел в позе плывущей лягушки. Тело его испещрено было охранительными знаками, а лицо искажала самая чудовищная ухмылка, какую император когда-либо видел.
Он долго рассматривал труп, обошёл вокруг. Чего-то этой картине не хватало. Потом он понял, чего.
– В клетке убирали, Горгоний? – не оборачиваясь, спросил он старшего из своих чародеев.
– Нет, государь…
– Тогда где дерьмо? Любой человек, так внезапно помирая, обделывается – ты, я, он… Дерьмо где, я спрашиваю?
– Но…
– Ладно, чародеи… заменить вас некем, вот жалость. Упустили вы его. Сам сбежал, аспид, а шкурку ненужную бросил. Полибий… И след его теперь ни одна собака не возьмёт.
Повисло молчание. Тишина почти гробовая. Передумает сейчас император – и скажет: вот ты, ты и ты – на кол.
– Собака, может, и не возьмёт, – вдруг звонко сказал молодой южанин Калистрат, – а я попробую…
– Хорошо, – просто сказал император. – Ты пробуй нащупать его самого, а остальные – ищите Белого Льва. Но если вы упустите ещё и Льва…
Степь. Граница
Новое тело было упругим и сильным, и Астерий даже попенял себе, почему тянул до последнего момента, а не переселился окончательно сразу, как только завладел им. Если бы не самоуверенность конкордийских глупцов… а ведь был момент, когда он действительно поверил в собственную гибель. Как человек, смытый волной в море и выплывший благодаря лишь везению, а не силе и мастерству, Астерий начинал испытывать страх перед тем, что могло случиться. Страх, опрокинутый в уже прошедшее. У него ведь был едва ли один шанс из… он не стал уточнять, из скольки. Шанс был, и он его использовал. Этого достаточно.