— Мы знаем, — прорычал Альфорка, — видели!
— Прошу прощения.
Муэнец замолчал, и разговор оборвался. Вот так и бывает — трещина в камне, немного глупости, и все летит в тартарары. Гонец валялся без памяти, а хаммериане шли вперед, минуя место за местом, где можно было их придержать, отступив затем к следующей узости. Четыре задержки, и Хенилья бы успел. То есть не Хенилья, а какой-то капитан, воевавший вместе с Лиханой и получивший на старости лет теплое местечко. Только теплое вдруг стало горячим! Муэну защищает Пречистая Дева… В Муэне нечего бояться ни паломникам, ни хитано…
— «В Виорне больше не пляшут, а поет лишь та, что вечно косит…»
— Ты о чем? — Маноло не понял, а ты сам понимаешь?
— Ни о чем! — Лола избежала хаммерианских лап в Виорне, повезет ли девочке снова? Хитана сказала, что идет в город, ее не будет в адуаре. В праздник палатки стерегут старики да детишки… Ампаро там тоже нет, нет и твоей дочери или сына, а Иньиту Бласко давно увез. Два коня в один день ноги не сломают…
— Сеньоры, прошу подойти ближе. Нам следует обсудить наши действия.
Подошли. Встали. Дон Луис держится за эфес, Себастьян зачем-то задрал голову и сразу же опустил, Маноло морщит нос, сейчас чихнет, у Хайме горят глаза, хитано наклонил голову, старик де Гуальдо смотрит на детей и внуков, словно пересчитывает. Он привел всех или кто-то остался в замке? В странном замке, как сказал Лихана.
— У нас есть выбор. — На самом деле его нет, по крайней мере, нет у тебя и Мигелито. — Мы можем уйти, а можем задержать хаммериан своими силами. Сколько сможем, столько и задержим, а дальше… Господу виднее.
Проводника звали Хиронимо, но Матье Лабри звал его Жеромом. Онсиец терпел: пять сотен золотых — две у перевала, три у монастыря — свое дело сделали. Жером казался надежным, и все же Лабри предпочел бы подкупленному еретику собрата по вере. Увы, к югу от Сьерра-де-Онсас все тонуло в папистском<p>—[8] мраке, что не мешало пособникам дьявола воевать, и воевать неплохо. Лабри досадливо дернул головой, та не замедлила откликнуться тупой болью, напоминая о старой ране и о том, что самая спокойная дорога может вести в ловушку. Если они до сих пор не встретили солдат, это не значит, что встречи не случится вообще, а проводник и его пока неведомый свояк не окажутся предателями.
— Жером, когда мы выберемся из этой ловушки?
Проводник оглядел похожие друг на друга и на столпившихся серо-зеленых ежей горы и неторопливо объявил:
— Через час, сеньор. Да вы сами увидите. Холмы на север сдадут, а нам — на восток.
— Ты уверен в своем родственнике?
— А куда он денется? — удивился онсиец и замолчал. Болтуном он не был, что не могло не радовать. Простучали копыта — подъехал граф Крапу и сообщил, что петляние по запутанным тропам ему порядком надоело.
— А вы, я вижу, рассчитывали на парад? — поморщился Лабри, глядя на украшенные тонкой вышивкой графские перчатки. Хорошо, не золото, но дойдет и до этого. Роскошь и похоть — оружие дьявольское, а девка Дорифо не просто хороша, как десяток суккубов. Шлюха умна, недаром она дочь проклятой ромульянки[9]! Королева надела белый чепец, но рубашки у нее шелковые, а Луи падок на женщин. Слишком падок для достойного государя…
— Я рассчитывал и рассчитываю на успех, полковник. — Крапу и не подумал отвести взгляд. Любимчик короля очень быстро позабыл, кто превратил молодого Бутора из жениха Дианы Дорифо в повелителя Лоасса. Хочется верить, у самого Луи память длиннее.
— Господь нас не оставит. — Желание отхлестать наглеца по щекам было острым до мучительности, но Лабри в очередной раз сдержался. — Но раз вы проявили беспокойство, ведите колонну. Дорогу покажет Жером.
— Слушаюсь, полковник! — Почтительные слова и насмешка в глазах. Луи такой же. Маршал считает, это пройдет. Во время войны. Значит — да здравствует война, и смерть папистам!
Лабри придержал жеребца, пропуская колонну мимо себя. Солдаты шли рысью, в хорошем порядке, никто не отставал, ни у кого не захромала лошадь, все были должным образом вооружены и одеты. Братья по вере, не раз проливавшие за Господа свою и чужую кровь, они были готовы к тому, что предстояло. Ветеран пяти войн, воин до мозга костей, Лабри мог по праву гордиться своим отрядом, и он им гордился. Собой полковник тоже был доволен — подобрать людей для столь важного дела непросто, но он не ошибся ни в ком. Недельный марш через горы это подтвердил.
Нахлынувшее раздражение понемногу стихало, уступая место уверенности, что приказ маршала Танти будет выполнен с блеском. Нельзя позволять королю заключать мир с еретиками, нельзя оставлять молодежь без дела. Праздность для души человеческой страшнее вражеских армий и злее чумы. Не зря Господень Молот[10] называл безделье ржавчиной, разъедающей железо, и гнилью, подтачивающей стропила…
Сухие знакомые хлопки донеслись из-за очередного холма, за которым скрылся авангард. Привычные ко всему ветераны не поперли вперед и не заметались, как бараны, а замерли, ожидая приказа. Солдаты свое дело знали, как и офицеры. Капитан Пивоне обернулся и поднял руку, Лабри кивнул. Вооруженные лучшими виттскими аркебузами стрелки стремительно спешились и рассыпались по сторонам, беря на прицел ближайшие склоны. Остальные ждали, стискивая рукояти шпаг и беспокойно оглядываясь.
Новый залп не заставил себя ждать, его слитность и мощь подсказывали — бьют свои, авангард. В ответ раздалось несколько разрозненных выстрелов. Лабри неторопливо поправил пороховницу, погладил коня и шагом направился в голову колонны. Пусть видят, что ничего особенного не произошло. Полдюжины стрелков в холмах — не повод махать руками и скакать галопом, но кто же все-таки стрелял? Гарнизонный дозор, кознями дьявола оказавшийся на дороге? Или, того хуже, засада? Задержали в этой узости и сейчас окружают колонну, чтобы обрушиться сверху? Если Крапу с его перчатками не озаботился проверить, ему будет очень невесело. Очень.
Крапу озаботился. Не успел полковник обогнуть предательский холм, как прискакал молодой Шетэ и доложил о том, что авангард обстрелян.
— Сколько их, Роже? — для порядка уточнил Лабри, заодно проверяя графа.
Анунциата Рисанатори. мать последнего короля из династии Дорифо и фактическая правительница Лоасса. Происходила из богатой и знатной ромульянской семьи. Была особо ненавистна хаммерианам.