— Вижу. — Инья казалась немного виноватой. — Приехала малышка де Хенилья. Она просит ее принять. Ты ее помнишь?
— Видел на свадьбе и после пару раз.
Кукла в тяжелом платье. Точеное личико, пустые глаза, бархат, кружево и драгоценности, драгоценности, драгоценности… Маркиз де Хенилья не поскупился, он вообще не жалел для молодой жены ничего. И для солдат тоже.
— Ты вроде бы ездила с ней в Муэну? — Инес знает, что брат недолюбливает гостей, вот и волнуется. Зря, вдову Гонсало он как-нибудь переживет, особенно если та будет молчать.
— Бедная Мария совсем одна. — Инес грустно покачала головой, в юности она напоминала лесную нимфу, теперь походила на Пречистую, как ее рисовал великий Васкес. — Мне было легче. Господь даровал мне Карлоса, и у меня остались мама с отцом и ты.
— Вернее, то, что от меня осталось!
Сестра слишком много говорит. Она не знает Коломбо, а импарсиал[11] не имеет ни права, ни возможности рассказать про белокрылого красавца правду. Оставалось прерывать опасные откровения на полуслове. Другая бы обижалась, но Инья прощала близким все и улыбалась. Улыбнулась она и сейчас.
— От тебя осталось главное. Стать инкверентом[12] трудней, чем полковником, а ведь ты… Ты все еще младше Карлоса. На два года, но младше.
— А на сколько брат Хуан старше Хайме де Реваля? — в свою очередь улыбнулся Хайме. — Но ты права, служить Господу и ее величеству можно не только шпагой.
Завтра кардинал-инкверент Торрихос услышит, что брат Хуан горд своей службой и ни о чем не сожалеет, вернее, не услышит ничего: Коломбо доносит лишь о прегрешениях, к коим верность тиаре и короне не относятся.
— Мы так за тебя боялись.
Инес не смотрела на окно. Для нее фидусьяр[13] был не более чем знаком святости и служения Господу. Коломбо же полагал «вдову де Ригаско» глупой, как и положено женщине, хоть и отдавал должное ее добродетели. Когда сестра отказывала очередному жениху, голубь удовлетворенно махал крыльями, но стоило Инье обзавестись следующим воздыхателем, и Коломбо принимался клеймить женское непостоянство и зов плоти. Большего негодования удостаивались лишь упорствующие в своих заблуждениях суадиты и голубки, спаривавшиеся с грязными сизарями прямо на крышах.
— О чем ты думаешь? — Голос Иньи разбил тишину, словно ледок треснул.
— Так, ни о чем.
Он и в самом деле не думает, просто смотрит и дышит. Иногда это наслаждение.
— Ты думаешь о делах, — уверенно объявила Инья. — Зря я тебе напомнила о Хенилье. Скоро два года прошло, а все равно не верится.
— Лоасские шпионы охотились за стариком не один год, — напомнил Хайме, — но в мирное время дон Гонсало был осторожен. Не то что на войне.
— И все-таки его убили, — с каким-то удивлением произнесла герцогиня, — никто ничего не смог сделать.
— На все воля Господа, — торопливо ввернул Хайме, припоминая чеканный профиль погибшего полководца. Схватка с рвущимися к монастырю хаммерианами словно бы разбудила Хенилью, превратив начальника провинциального гарнизона в нового Адалида. Блистательный взлет и такая несправедливая смерть! И такая несвоевременная. Инес права, убийца, хоть и озаботился оставить кровавую роспись, оказался короне не по зубам.
«Это сделал дон Диего де Муэна…» Намек? Или ложный след, и никакого дона Диего в природе не существует, а Хенилью прикончил кто-то из недовольных возвышением «этого плебея» грандов?
— Хайме, кто такой дон Диего? — Соображай Коломбо не хуже Иньиты, стало бы весело. — Он в самом деле из Муэны?
— Скорее лоассец. Инес, убийство дона Гонсало расследует Протекта[14]. Святая Импарция может лишь предполагать участие в нем еретиков.
— Ересь есть корень всех зол, — раздавшийся в мозгу высокий чистый голос был привычным, как хлеб и боль, — ересь и похоть. Хенилья был добрым мундиалитом и мечом карающим для мерзостных хаммериан и отринувших спасение суадитов.
— Тебе плохо? — В глазах сестры страх сплетался с сочувствием. — В этом году такая жаркая весна… У тебя все лекарства с собой?
— Господь не допустит приступа. — Слова были сказаны сестре, но предназначались разболтавшемуся фидусьяру. — Особенно в твоем доме. А сеньор Хенилья мешал многим, но личных врагов у него не было. Только враги веры и Онсии.
— Суадиты, — стоял на своем Коломбо, — и синаиты. Лицемеры, преклонившие колена пред Святым Распятием, но отправляющие тайно свои мерзкие обряды.
— Есть тайны, известные лишь посвященным! — Инкверент внимательно посмотрел сначала на белую птицу, затем на сестру. Инья не поняла, Коломбо нахохлился. Вспомнил, что вести мысленные беседы в присутствии непричастных профанов[15] запрещено.
— И все равно тебе лучше прилечь. До ужина. В чем дело, Гьомар?
— Ох, сеньорита… Прибыл посыльный. Сеньора Хайме вызывает Супериора[16]. Срочно.
Брат ушел. В окно Инес видела, как конные носилки с зеленым крестом пересекают безлюдную площадь и исчезают в ущелье улицы Велльор. Солнечный зайчик спрыгнул с кирасы альгвазила, махнула хвостом лошадь, и раскаленная площадь вновь пуста — нищие и те перебрались поближе к площади Сан-Пабло. Приходящие на свершение Акта Веры купцы и вельможи не скупятся на милостыню, но герцогиня де Ригаско редко выходит из дома и еще реже принимает гостей.
За без малого семнадцать лет к ее затворничеству привыкли. Королева Хуана ставит вдову Льва Альконьи в пример своим дамам, а великий Фарагуандо время от времени удостаивает беседы. Все уверены, что Инес де Ригаско дождется женитьбы сына и удалится к Пречистой оплакивать свою потерю. Откуда чужим знать, что горе давно ушло, осталась лишь грусть. Их с Карлосом любовь оказалась даже не сказкой — песней, а песни так коротки… Лицо, улыбка, голос мужа истаяли, став призрачней сна с белыми цветами, на которые она так и не ступила. Тысячи белых цветов и один, красный, на плече Карлоса. Предзнаменованием смерти.
— Бедный дон Хайме. — Выплывшая из коридора Гьомар укоризненно покачала головой. — Он так и не попробовал вина из Реваля. А камбала! Как раз такая, как он любит…
Судья-следователь Святой Импарции. судебно-следственного органа Мундиалитской церкви, созданного для борьбы с противниками папской власти и еретиками.
Инкверент исполняет особые поручения кардинала-инкверента (главы действующего в мундиалитском государстве Постоянного Трибунала Святой Импарции) и подотчетен лишь ему. находящемуся в Рэме генералу Импарции и Папе. Кардинал-инкверент обладает правом в случае необходимости создавать на вверенной ему территории чрезвычайные трибуналы и назначать их глав из числа своих инкверентов.
Закрытый трибунал (Протеста) — тайная королевская служба Онсии. Подчиняется Государственному Совету и королю.
Лицо, не посвященное в тайны мундиалитской церкви и не причастное к делам Святой Импарции.
Созданный в 1571 году королем Онсии Альфонсом Девятым высший судебный орган при особе монарха, в который с благословения Папы и по просьбе короля вошла и Святая Импарция. Главой Супериоры является король или лицо, им уполномоченное. Решение Супериоры обязательно для всех подданных Онсии. но не для подотчетной Рэме Святой Импарции.