— От всей души поздравляю! — Дон Луис был сама сердечность, и юноша едва не кинулся к нему на шею. — Насколько я понял, вы родственник герцога?
— Я — брат Инес! — выпалил Хайме, прежде чем сообразил, что провинциал вряд ли знает сестру.
— Хайме — шурин нашего полковника, — уточнил Альфорка. — Надеюсь, ты знаешь, что с тебя обед персон на двадцать?
— Разумеется. — Будущий полководец небрежно пожал плечами. — «Повелитель обжор» подойдет?
— И давно ты там был последний раз? — вкрадчиво осведомился Себастьян.
Хайме предпочел не расслышать. Тщательно поправив шейный платок, он повернулся к муэнцу:
— Сеньор, а вам доводилось воевать?
— А что было делать, дон Хайме? — Худое лицо стало грустным. — Нельзя же сидеть дома, когда по соседству умирают, но война — это не праздник. Далеко не праздник. Из муэнского ополчения вернулась едва ли треть. Хаммериане не боятся умирать, они боятся мало убить.
— Сеньор Лихана, — подкрутил усы Альфорка, — не пугайте нашего героя. Тем паче лоассцам теперь не до нас.
— Но молодой Бутор стал королем. — Дон Луис казался удивленным. — Его единоверцы просто не позволят Лоассу соблюдать договор, подписанный покойным Филиппом.
— Через полгода «белолобым»[6] конец, — отмахнулся Доблехо, — если не раньше. Сколько в Лоассе хаммериан и сколько добрых мундиалитов?
— Еретики упорны и злы, — поморщился муэнец, — и они не боятся умирать. Мы стояли против полка из Виорна, а в этой провинции хаммериане особенно сильны. Я до сих пор не понимаю, как мы выдержали, и не верю, что остался жив. Они бьют, даже умирая… Нет, сеньоры, Бутор не отдаст корону, а его безумная мать и маршал Танти не успокоятся, пока не навяжут свою ересь всем, до кого смогут дотянуться. Вспомните Кровавую свадьбу! Гостей-хаммериан было две тысячи, хозяев-мундиалитов — десять, и где они теперь? В раю. Вместе с королем и королевой-матерью…
— Я слишком долго воевал с Филиппом Дорифо, чтобы его оплакивать. — Альфорка хлопнул себя по щеке и с отвращеньем поднес к глазам испачканную перчатку. — Но в мир с Луи не верю, хоть режьте! Дьявол бы побрал этих мух заодно с пылью. Далеко еще?
— Нет. — Лихана как-то умудрялся отличать один холм от другого. — Сейчас будет Липкая горка. Тутор-де-ла-Серроха за ней.
Это был не город, даже не городок, а городишко, раскаленный, как преисподняя, с узкими улочками, глухими стенами и вездесущей пылью. Впрочем, будь Тутор райским садом, Карлоса и тогда бы передернуло от отвращения, уж такой день выдался. Герцог угрюмо вытер вспотевший лоб, сам не понимая, зачем ему понадобились кабаны, которых еще нужно найти. Прошлое не догнать, а вот настоящее убить можно. Не следовало оставлять Иньиту в праздник одну. И неважно, что мужчинам вход в обитель заказан, они бы увиделись во время крестного хода, а потом, Инес изменчива, как апрельское солнышко. С нее станется все бросить и помчаться к мужу, а его нет… А если малышка узнает, что он развлекается? Проклятье!
— Мой сеньор! — Плотный чернобровый мужчина с цепью алькальда на достойных молотобойца плечах заступил дорогу, улыбаясь улыбкой блаженного. За спиной здоровяка топтались похожий на овцу чиновник с чернильницей на поясе и два умудренных жизнью альгвазила с надраенными алебардами. — Мой герцог Тутор-де-ла Серроха счастлив приветствовать вас в своих стенах! Получив письмо синьора Лиханы, я незамедлительно… я тотчас же… я тут же начал искать…
— Благодарю, — перебил Карлос, с трудом сдерживая непонятную злобу. Языческие владыки в подобных случаях удалялись в священные рощи, но у Карлоса де Ригаско под рукой не было не только рощи, но и приличного дерева. И не будет, пока они не доберутся до Альконьи с ее ущельями и ручьями.
— Я счастлив служить столь высокому гостю, — единым духом выпалил алькальд. И как только он их поймал? Наверняка с утра караулил.
— Сеньор Овехуна, — подал голос подъехавший Лихана, — герцогу де Ригаско, как я и писал, нужны загонщики и проводники. Не позднее чем к вечеру. Не волнуйтесь, сударь. Это опытные люди, они в сезон охоты всегда помогают заезжим сеньорам, а сейчас не у дел.
— Им заплатят, — внес свою лепту Карлос, разглядывая сжатую глухими стенами улочку и вываливших языки собак, не способных не то что лаять — двигаться.
— Загонщики будут счастливы! — всплеснул могучими руками алькальд. — Но… Господи! Нас посетил сам герцог де Ригаско! Боюсь, наше жалкое гостеприимство…
— Не бойтесь! — цыкнул упомянутый герцог, нащупывая в кармане влажный комочек. Все, что осталось от вчерашнего цветка. — Надеюсь, здесь есть таверна?
— «Королевские алмазы», — подсказал Лихана. — Через месяц в ней будет не протолкнуться, но сейчас для охоты слишком жарко.
— Вижу, — буркнул Карлос. Говорить не хотелось, есть и охотиться тоже, но возвращаться ни с чем глупо, а к вечеру все наладится. Нужно только набрать загонщиков и выехать в горы, где прохлада и тень. В горах можно послать всех к дьяволу, отбиться от кавалькады, разыскать какой-нибудь ручей, сесть на камень и смотреть, как струится вода, ни о чем не думая, не вспоминая, не сожалея.
— Мясо хозяин жарит неплохо, — заверил Лихана. — Я же, с вашего разрешения, наведаюсь домой, посмотрю, чем смогу помочь. В нашей глуши только и забав, что охота, так что я собрал сносный арсенал. Конечно, вы привыкли к лучшему…
— Мы привыкли ко всякому, — усмехнулся де Ригаско, — но я предпочел бы выбрать себе рогатину по руке. После обеда, который вы с нами разделите, как и нашу небольшую экспедицию. Сеньор, я настаиваю.
— Настаиваете? — переспросил Лихана. Он был приятно удивлен. Провинциалу всегда в радость пристать к столичной, но не слишком заносчивой компании. И новости послушаешь, и от местной скуки избавишься.
— Я весьма назойливый гость, — слегка развел руками Карлос, — и намерен не только выпросить у вас подходящую снасть, но и завладеть вашим временем. Мы, как вы понимаете, не собирались охотиться и плохо знаем местность.
— Мой сеньор! — Алькальд разве что не обнимал герцогского коня, и Карлос на всякий случай намотал на руку поводья. — Мой сеньор, по счастливому стечению обстоятельств в городе находятся трое из де Гуальдо. Старейшая фамилия… Лучше их Альконью не знает никто.
Презрительное прозвище хаммериан. носивших белые головные повязки с крестами, поверх которых надевались суконные или полотняные белые же шляпы-колпаки.