‒ Ты рассказываешь мне свой секрет, я говорю тебе свой.
Я качаю головой, усаживаюсь на переднее сидение и жду, пока он заводит машину.
Мы выезжаем на дорогу с другой стороны склада, противоположной той, куда он привез меня в первый раз. Несколько мужчин в черном все еще слоняются около здания. Я предполагаю, что это те, что следили за нами, поэтому сосредотачиваюсь на Кэтче. Я переживаю, что могу выдать нас, если посмотрю куда-то, кроме как на него. Даже когда он заверил меня, что окна затонированы, и им ничего не видно.
‒ Куда мы едем? ‒ наконец, спрашиваю я после десяти минут дороги.
‒ Возможно, нам нужно будет покинуть страну. В твоих руках, очевидно, есть кое-что, что они не хотят видеть у тебя.
Моя рука сжимает флэшку в кармане.
‒ Мой друг может сделать нам поддельные документы и паспорта, так что сначала заедем к нему.
Пока мы ждем зеленый сигнал светофора, он достает телефон и отправляет сообщение. Его рука тянется к спинке пассажирского сидения.
‒ Если не собираешься ничего говорить о клиенте, который нанял нас, может хотя бы расскажешь, как тебе удается быть такой стервой?
Джун ‒ единственная, кто знает мое прошлое: тот факт, что я была нежеланным ребенком у родителей, и то, что меня постоянно передавали из одной приемной семьи в другую. Мне едва исполнился месяц от роду, как я попала в эту систему, но, учитывая образ жизни моих родителей, люди не особо-то хотели брать меня в семью. Да и действительно, кто захочет ребенка, рожденного наркоманкой, страдающей от ломки, который в будущем, возможно, принесет одни проблемы?
В группе я была рыжим, печально известным «нарко-ребенком», поэтому и приходилось терпеть постоянные издевательства. Девчонки были ужасно грубыми, даже когда нам было всего по десять лет. Во второй приемной семье мальчиков было гораздо больше, чем девочек, но и они не отказывали себе в удовольствии довести меня до слез. Мое происхождение не было тайной и среди других детей, поэтому, когда один из мальчиков сказал что-то насчет моих «наркош» родителей, я сорвалась. Я повалила его не землю и стала вырывать целые клочья волос из его головы. Нашим приемным родителям даже пришлось побрить его налысо, чтобы исправить то, что я сделала с волосами.
С того дня я стала другой, более отстраненной. После того инцидента приемные родители не захотели больше видеть меня в своем доме. Они были жутко религиозными и каким-то образом убедили себя, что я одержима. Даже после сеансов терапии и разговоров со священником нас отправляли домой с ответами, которые не сильно устраивали моих опекунов. Я была в полном порядке. Но их не волновало, что говорят другие. Если никто не говорил, что я и правда одержима, они оставались недовольны. Они видели единственное решение ‒ избавиться от меня. Тогда я этого не понимала, но с возрастом вспомнила те суровые испытания и осознала, насколько измучены были те люди.
Кэтч слегка потянул меня за локон волос, возвращая в реальность.
‒ Эй, Макс, если ты не хочешь говорить об этом...
Я делаю глубокий вдох и решаю, что не обязана рассказывать ему всю историю, только часть о том, как и почему я начала драться.
‒ Мне было четырнадцать лет, когда меня отправили в третью приемную семью, и один мальчик там пытался меня изнасиловать. Ему было семнадцать, так что его отправили в исправительный центр для несовершеннолетних, а мне нашли другой дом. Там я подружилась с парой парней, рассказала им о случившемся, и они научили меня драться, ‒ говорю я, пожимая плечами. ‒ Один из них впоследствии стал бойцом ММА, поэтому на протяжении трех лет у меня были вполне неплохие тренировки, ‒ я улыбаюсь, вспоминая Джо с его короткими светлыми волосами и каменными бицепсами. Он был моей самой первой любовью. ‒ Он никогда мне не поддавался. Однажды после спарринга с ним я даже вышла со сломанным носом. ‒ Я засмеялась, вспомнив этот случай. ‒ Видел бы ты его лицо. Он был так напуган. Кстати, насчет всей этой истории с оружием: мой приемный отец Джим раньше брал меня с собой пострелять. А на прощание он подарил мне оружие, потому что переживал за мою безопасность.
‒ Господи, Макс, ‒ выдыхает Кэтч.
Он реагирует точно так, как я и ожидала. Поэтому я и не люблю говорить с кем-то о своем прошлом.
Я поворачиваюсь на сидении и указываю на него пальцем.
‒ Ты не должен меня жалеть. Меня никогда никто не жалел, и я не собираюсь позволить этому случиться. Я делала то, что должна была, чтобы выжить, и неплохо с этим справлялась. Я всегда это делала и буду делать.
Я выпрямляюсь на кресле, глядя в лобовое стекло, а Кэтч кладет руку обратно на руль.