В кафе «Счастье» на стене висел и этот лист. Отто Грейнер остановился возле него, пристально вглядываясь, и спросил заинтересованно:
— Все у вас так хорошо рисуют?
В другой раз, занимаясь композицией, молодые художники избрали тему «Борьба».
В мюнхенских кругах очень много тогда читали Эмиля Золя. Он был властителем дум демократически настроенных молодых людей. Золя, бичующий буржуазный мир, звал к борьбе.
Кэте Шмидт с волнением ждала каждое новое произведение писателя.
Широкая картина тяжкой жизни французских углекопов и их борьба, показанная Золя в романе «Жерминаль», перенесли молодую художницу в родной город. Еще в отрочестве ее призлекали сильные и мужественные образы портовых грузчиков Кенигсберга. Теперь она встретилась с их родными братьями в романе любимого французского писателя.
Выбор сделан. Она возьмет для своей композиции эпизод из романа «Жерминаль».
Сам писатель очень коротко сказал о замысле своего произведения:
«Свирепость борьбы. И в конце концов, голод и поражение. Рабочие сдаются и снова принимаются на работу. Однако закончить грозным утверждением, что это поражение случайное, что рабочие склонились только перед силой обстоятельств, но в глубине души мечтают о мести. Угроза в будущем — на последней странице книги. Встряска, от которой общество трещит; но она повторится и приведет общество к окончательному падению».
«Жерминаль» — это веха в творчестве Шмидт. До этого романа — юность, мечты, сомнения. За ним — зрелость, ясность, избранный путь.
Кругом сидят товарищи по школе, молодые художники. Все склонились над своими листами, думают, компонуют.
Шмидт вспомнила одну из сцен романа. Она увидела большой, пустой прокуренный зал кабака. Две сплетенные в борьбе фигуры. Двое мужчин дерутся из-за юной Катрины. В ужасе смотрит на эту схватку худая маленькая женщина.
Больше ничего нет на этом рисунке. Но замысел ясен. Драматизм происходящей схватки показан скупо, очень напряженно.
Только закончив композицию, Кэте Шмидт почувствовала огромную усталость. Она была так поглощена рисунком, что не заметила, как товарищи уже начали показывать друг другу слои работы. Потянулись и к ее листку.
Шмидт еще ни разу не испытывала такого всепоглощающего волнения. Слушала похвалы, держа в руках этот маленький клочок бумаги, в который вложено так много душевных сил. Она скажет об этом рисунке в своих воспоминаниях такими многозначительными словами:
«Впервые почувствовала я себя утвержденной на моем пути, большие перспективы открылись перед моей фантазией, и ночь была бессонной от предчувствия счастья… Я знала теперь мой путь…»
В этот вечер родилась великая художница Германии, которую мир узнал под именем Кэте Кольвиц.
Два года подряд приезжала она в Мюнхен, ненадолго возвращаясь домой.
Слушательниц женской художественной школы пригласили в недавно созданное гравировальное объединение. Опытные художники-граверы обучали там новичков сложному искусству гравюры. Шмидт была прилежной ученицей. С первой же пробы она поняла, как трудно стать искусным мастером. Одного таланта мало. Нужно терпение.
И нельзя отчаиваться, если первый оттиск получится до смешного беспомощным, если часть штрихов пропадет вовсе, изображение отпечатается в обратном виде.
К терпению и трудолюбию обязывал избранный путь.
И вот она снова в Кенигсберге. Можно сказать, что Кэте Шмидт уже больше не считала себя ученицей — она начинающая художница. Ей двадцать три года, из них девять лет отданы обучению. И хоть с перерывами, но она пользовалась все эти годы советами опытных педагогов, многое увидела и осмыслила.
Произошла еще одна знаменательная встреча с Максом Клингером. На сей раз не с художником, а теоретиком искусства. Издана его книга «Живопись и рисунок». И было второе, не менее ошеломляющее впечатление.
В первый раз Клингер увлек ее своими гравюрами. Теперь он сказал ей точно и очень убедительно, какие огромные возможности таит в себе искусство графики.
Книжка маленькая, ее можно одолеть за час. Но каждая фраза вызывает на размышления, совпадает с собственными пока не столь еще отчеканенными мыслями. Как не поверить точно определенному назначению графики:,
«Искусству было открыто новое царство, и понявшие это овладели им в полном объеме. Новые виды техники открыли источники поэзии, страсти, духовного углубления, которые были редко, частью даже вовсе недоступны живописи и родственным ей искусствам!»
И дальше, листая страницу за страницей, Шмидт проникается вместе с Клингером все большим уважением к рисунку, который гораздо свободнее, чем живопись, позволяет художнику изображать; свои впечатления и чувства.