Она воспитывалась в состоятельной семье, ее рано приучили к самостоятельности. Отец дал ей револьвер и оставил одну в Италии, где она зарабатывала на жизнь уроками.
И хотя Стан была вдвое моложе Кольвиц, они вместе отправились пешком из Флоренции в Рим. Обе решили, что только так они лучше узнают страну, ее обычаи, глубже проникнут в историю искусства Италии.
Поход длился три недели. Иногда дорога вела туристок через города, иногда берегом моря. Их принимали за мать и дочь, за пилигримов, следующих на поклон в святые места.
Было очень жарко, поэтому они шли больше ночами, пережидая зной. Старались не переутомиться, вовремя отдыхать и всегда оставаться свежими.
Как-то ночью стало особенно прохладно. Путницы сели друг к другу спиной, чтобы согреться.
А над ними было огромное южное небо и кругом тишина.
Кольвиц писала тогда Бонус:
«Сегодня мы в Пиомбино… Я по меньшей мере потеряла десять фунтов, и не знаю, кто из нас тоньше, я или Стан Харфред. Но это роскошно, хотя и утомительно.
Две ночи мы целиком путешествовали, последнюю ночь из Кастагнето в Популонию и со всем, что к этому полагается: полнолунием, светлячками, которые мерцают перед глазами, и стрекотанием кузнечиков. Мы шли долгие часы вдоль моря, и луна опускалась, а солнце поднималось.
В шесть мы были в Популонии. Это высоколежащий над морем городок. Он состоит только из одной маленькой улицы… Мы прошли улицу до конца к маленькой башне. Там внизу лежала бухта Популонии и Эльба в утреннем свете. И все так немыслимо красиво.
В башне живет восьмидесятилетняя женщина со своим внучком. Она спросила нас, не пилигримы ли мы и не идем ли мы в Рим. Мы сказали, что идем к святому Петру молиться. И она со вздохом сказала, что ей бы тоже очень хотелось пойти с нами. У нее большей грешный путь. Она дала нам поесть и попить и не хотела от нас за это ничего брать…
Стан мне нравится все больше. Ее присутствие духа, спокойствие, веселость очень хороши».
Однажды вечером путешественницы подошли к маленькому городку, разметавшемуся по узкому горному хребту. Мост привел их на единственную улицу этого недоступного волшебного городка.
Неподалеку расположены заброшенные пещеры, в которых, как выражались местные жители, было много «старого хлама».
Кольвиц и Стан бродили по этим обломкам истории, взяли себе многое на память и пошли своим путем, теперь отягощенные дорогой ношей. Они привезли эти древнейшие реликвии в Берлин.
К Риму странницы подходили усталые, едва передвигая ноги. Труднейшее путешествие завершено, найдено место для ночлега, и Кольвиц тут же заснула. У Стан еще хватило сил сделать набросок с нее. Она нарисовала тушью свою спящую спутницу, усталое лицо, обрамленное белыми волосами. Да, в сорок лет Кольвиц была уже совсем седой. Но она выглядела молодо. Все так же лучились ее ясные темные глаза, теперь по контрасту с серебристыми волосами они казались еще более глубокими.
Рим представился городом, который едва справлялся с изучением своих сокровищ искусства. Изобилие антики и средневекового искусства было почти пугающим.
Приехал старший сын Ганс, который в пятнадцать лет совершил свое первое самостоятельное путешествие. А во Флоренции собралась уже вся семья. Доктор Кольвиц получил длительный отпуск и приехал с младшим сыном на каникулы.
Они уехали в маленький рыбачий поселок Фиашерино и поселились у рыбаков. У них была лодка, и они уплывали далеко, целый день проводя на воде. От жары скрывались в прохладных гротах. Вместе с ними жила и веселая Стан с мужем.
Кольвиц так описывала эту жизнь на берегу моря:
«Мы все плаваем, я со своим спасательным поясом. Господи, как хорошо это было; на горизонте вода, зеленоватая, прозрачная, смарагдо-зеленое море и молочно-голубое небо. Купание вообще здесь самое прекрасное. Прелестно также при заходе солнца, видишь, как пять смеющихся лиц, раскаленных докрасна, высовываются из воды».
Она всегда остро чувствовала красоту и напряженную воспаленность цвета. Ее всегда будоражили закаты солнца. И даже беззаботно веселясь, отдыхая, она ни на секунду не переставала быть художником.
Один раз утром они сели в лодку и взяли в руки весла. Гребли весь день в Каррару, там поднялись на мраморный камень, обозревая окрестности, Домой возвращались ночью. Выл штиль, море расстилалось перед ними гладкое и загадочное. Крупные звезды отражались в нем, и видно было, как легкие капли воды с весел падали вниз.
Тревожное письмо из Берлина прервало каникулы. Тяжело заболела сестра Лиза, и Кольвицы быстро вернулись домой.
Только немногим больше половины своего срока, определенного премией Макса Клингера, провела Кэте Кольвиц на Вилла Романа. Так и не открыла альбома, не взяла в руки карандаша. Смотрела и ждала, когда вновь наполнится соками сосуд, дающий радость творчества.